грёз, облокотившись на перила, стояла Галатея. Андроид Адали[78] пересекала сад, по которому бродил, размахивая длинными руками, Коппелиус[79]. Вокансон[80] показывал их обоих Мельцелю[81]. Чуть далее, нежно обнимая друг друга за талию, шли Венера Илльская[82] и статуя Командора. Их тяжелые ступни сотрясали землю моей памяти, а в ушах у меня звенело от самого причудливого скерцо «Петрушки»[83].

Лишившийся своего чудесного белого костюма, Оскар теперь представлял собой лишь огромную примитивную куклу. Его картонная голова, продавленная ударами тростью, внутри оказалась совершенно пустой. Его тело, которое было обтянуто трико из аккуратно сшитой серой холстины, состояло из легкого каркаса, набитого пенькой. Скрепленные штифтами сочленения приходили в движение без помощи какого-либо механизма. Ладони, когда их сняли, превратились в обычные куски дерева. Тут не было ничего от доспехов, в которых мог бы спрятаться какой-нибудь зловредный Эвирадн[84], так как конечности не были полыми, а в грудной клетке не смог бы расположиться даже карлик. Тут не было ничего и автоматического, так как в полости торса или в толще набивки не нашлось никаких механизмов. Ни проводов, ни крюков, ни каких-то следов трюкачества – просто манекен, ничего более. Даже не марионетка.

Итак, роль Оскара, внезапно пробудившаяся в нем, по всей видимости, жизнь объяснялись лишь гипотезой мсье Эдуара Орлака – гипотезой, которую, скажем, я принять был абсолютно не готов. Я и в мыслях не мог допустить, что какая-то беспокойная душа сумела проникнуть в эту экстравагантную голову и оттуда управлять, пусть и всего лишь несколько мгновений, этим пассивным статистом, этим аксессуаром художника. Я вряд ли смог бы сказать, какое решение смогло бы примирить в нас жажду истины и любовь к необычному, но я чувствовал, что нужно отказаться от его поисков. Результаты «вскрытия», несомненно, никого не удивляли; однако же в воздухе витало разочарование. Все мы питали уж и не знаю какую сокровенную надежду и потому не без грусти смотрели теперь на то, как улетучивается вера в некое чудо.

Кому-то пришла в голову мысль подобрать Гийома, скелет, в надежде, что, быть может, он оправдает наши тайные ожидания. Но этому жалкому каркасу никак нельзя было вменить в вину убийство его владельца: его тонкие пальцы не подходили к следам удушения.

Тогда мсье Буркрен и сотрудники полиции приступили к долгому и тщательному обыску. Содержимое мастерской, стены и выходы – ими было обследовано буквально всё.

Напрасный труд. Ни следов взлома, ни улик, ни чего-либо подозрительного они не нашли.

Документов у господина де Крошана было не так уж много. Мсье Буркрен просмотрел их в один миг, а также ознакомился с завещанием убитого, по которому тот оставлял все свое скудное имущество мсье Эдуару Орлаку. Написанное шевалье собственноручно, это завещание было составлено много лет тому назад. Розина знала, что он намеревался оставить свои картины Стефену, и потому сочла себя обязанной заявить это, добавив, что покойный собирался когда-нибудь переписать завещание. В этом мы увидели доказательство того, что мсье де Крошан не страшился насильственной смерти, раз уж он не опасался смерти внезапной.

Высказав это вслух, мсье Буркрен взял свой цилиндр, водрузил его на голову, вознамерившись удалиться, и, приблизившись, насколько ему позволял живот, к комиссару, промолвил:

– Ситуацию, Пенги, можно резюмировать двумя словами!

Он деликатно держал эти два слова между большим и указательным пальцем каждой руки – примерно так во времена Людовика XV молодые франты брали понюшку табаку.

Затем он обронил одно:

– Медиумы!

И другое:

– Куэнтр!

После чего, с легким небрежным поклоном, ушел.

Глава 7

Одно преступление за другим

Странная смерть мсье де Крошана была из тех событий, которые вполне могли бы сделаться легендой. Если вернуться к источнику самых чудесных мифов – по крайней мере, тех, у которых есть реальная основа, – мы не найдем там случая столь же необычного, как эта смерть, сразу воспринимавшаяся как нечто фантастическое. Что станет с этой историей через тысячу лет? Передаваемая из поколения в поколение на протяжении веков, она может показаться людям будущего лирическим и перегруженным символами вымыслом. Как бы то ни было, современная пресса о ней почти не говорила.

На это имелось две причины.

Первая заключалась в том, что мсье Буркрен, следственный судья, боялся показаться смешным. Это нелепое и трагическое дело было из тех, в которых следует продвигаться с крайней осторожностью. Буркрен не потерпел бы компрометации правосудия в своем собственном лице, поэтому он попросил нас по возможности не разглашать обстоятельства убийства, что мы и сделали с тем большей охотой, что сами не знали, не получит ли злоключение такую развязку, которая оконфузит всех тех, кто решится громогласно поведать о нем под аккомпанемент большого барабана и тамтамов.

Второй причиной, заставившей нас лишь вскользь коснуться смерти мсье де Крошана – и, в сущности, являвшейся одним из аспектов первой, – оказалось то обстоятельство, что господин Буркрен вознамерился дождаться инспектора Куэнтра, прежде чем предпринимать какие бы то ни было решительные действия. Журналистика не может позволить себе подобных отсрочек. Публика, когда ее чем-то прельстишь, ежедневно требует свою небольшую дозу «развлечения». Так уж вышло, что убийство на улице Асса, каким бы странным и поразительным оно ни выглядело, не стало газетной сенсацией.

Я же имел личные мотивы интересоваться расследованием дела, в котором являлся главным свидетелем и которое близко касалось очаровательной женщины, достойной всяческой похвалы и, похоже, оставшейся теперь без поддержки.

До возвращения мсье Куэнтра полиция ограничила свою деятельность наблюдением за представителями мира лидий трюше и эусебио нер. Конечно, мсье де Крошан не прибегал к услугам медиумов; но этого нельзя было сказать о мсье Эдуаре Орлаке, и потому господин де Крошан ежедневно оказывался в доме бывшего нотариуса в компании весьма сомнительных личностей обоих полов, которых Сюртэ, справедливо или же нет, держало под наблюдением. Эти люди обладают хитроумием и ловкостью; стоит гению зла лишь слегка подтолкнуть их – и общество получает в их лице опасных преступников. К тому же один из них мог быть вхож к мсье де Крошану – либо как коллега, либо как модель для какой-нибудь картины. Лестница доходного дома, отмычка… До этого места все объяснялось. Далее была кромешная тьма.

Мотив преступления? Пока что он был непонятен. Ничего не украли. Да и потом, что там вообще можно было украсть? Шевалье располагал лишь своими полотнами; а сюрреалистическую картину, которая отнюдь не «Джоконда», не так-то легко сбыть; радость от обладания ею не стоит того, чтобы идти