Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако он объявил сразу, без предисловий:
– Я – Птицелов.
Я молча кивнула, надеясь, что на лице не отразилось презрения и жалости. Невозможно было сравнивать его с моим Птицеловом, добрым, израненным и нежным.
– И поскольку я Птицелов, – продолжил он, – вы, Валькирия, должны немедленно дать мне ответ на вопрос.
– Какой вопрос? – спросила я, чувствуя себя очень странно, потому что где-то в глубине души осознавала – человек не ошибся. При этом формулировка и суть вопроса были мне совсем неясны.
– Прекрасно знаете, какой. И будьте уверены, я не оставлю вас в покое, пока не получу ответ. Вы укажете мне направление, хотите вы того или нет. Мне, а не Антонине. Слышите?
Он посмотрел на меня угрожающе, повернулся и направился прочь. За его спиной, как оказалось, стоял молодой человек, совсем мальчишка, с каштановыми волосами и в темном пальто, из кармана которого выглядывала книга в голубой обложке. Он заметно смутился, глядя на меня, залился краской и пробормотал:
– Извините, пожалуйста… Я надеюсь, ничего не разбилось…
Он с неловким видом присел, поправил пакеты, будто от этого мог быть хоть какой-нибудь толк, выпрямился, виновато кивнул и поспешил за Птицеловом.
Эта встреча немало меня встревожила, тем более что Птицелов все не возвращалась. Она не отчитывалась передо мной, и беспокоиться вроде бы было не о чем, но раньше она еще никогда не пропадала так надолго. Я утешала себя мыслью, что, может, она где-нибудь уснула, и отвлекалась рисованием.
Сон про двуногих птиц приснился мне еще один раз. Я доводила до относительного совершенства первоначальный набросок, находясь в легком оцепенении.
Мне хотелось закончить его – и не хотелось. Смутно ощущалось, что эта одна из последних ступеней лестницы, по которой я иду. А потом… Что будет потом? Страх и страдание сжимали сердце до боли. Казалось, я вот-вот начну истекать кровью, как Птицелов.
Что я без нее?
Не в силах найти себе места, я вышла на улицу, сделала несколько кругов вокруг дома, заглянула в ближайший сквер, но он был полон птиц, которые напоминали о Птицелове и усугубляли мою тревогу, и я повернула обратно. Недалеко от дома замерла, удивленная открывшейся картиной: прямо под окном нашей кухни стояла маленькая светловолосая девочка, она подпрыгивала в безумной попытке ухватиться за карниз.
К ней вдруг подошел молодой человек – тот самый, что был с Птицеловом и пытался позаботиться о моих пакетах. Он поговорил с ней, узнал, что ей нужны ключи из корзинки на подоконнике, и отдал их ей, взамен высыпав в корзинку рябину. Довольная девочка унеслась – явно боялась, как бы у нее не забрали ключи.
Я ничего не понимала. Кто они и как связаны с Птицеловом? Почему она позволила им забрать ключи и откуда они у нее? Я знала каждую вещь в квартире – такого обилия ключей у нас точно не было.
Молодой человек с тоской заглянул в окно, повернулся, понуро побрел своей дорогой и волей-неволей натолкнулся на меня. Посмотрел с грустью, кивнул и пошел дальше.
– Погоди, – окликнула я. Меня вдруг осенило. – Ты… Чтец?
Он оглянулся и обреченно кивнул:
– Чтец…
Я вошла в квартиру. Возвращение Птицелова не могло не обрадовать, но я не находила себе места. Неужели этот человек был ее избранником? В таком случае это совершенно точно опасно, ведь Чтец связан с другим Птицеловом, а тот явно задумал недоброе – вел себя беспардонно, ни с кем не хотел считаться, а этот мальчишка почему-то шел у него на поводу, словно верный пес. Как было не сходить с ума от тревоги? Уверения Птицелова, что все в порядке, совсем не помогали. Она оказалась полностью очарована своим Чтецом и, была уверена я, не могла и не хотела видеть правды.
Сон про птиц приснился в третий раз. Он длился дольше. Человек в накидке помахал мне, привлекая внимание, и ткнул во что-то, лежащее на земле. Я осознала, что впервые нахожусь рядом с ним во плоти, и предмет был прямо у моих ног. Наклонившись, запустила руку в черную склизкую жижу, подняла, подражая человеку, отерла грязь. В ладони оказался птичий череп. Чей-то голос зашептал мне на ухо слова, я заплакала, и слезы гулко ударялись о выпуклую кость, которую я нежно баюкала в руке.
После пробуждения разум с огромной силой потянулся к рисовальным принадлежностям, но я сжала пальцы, накинула первую попавшуюся одежду и выбежала из дома. Бежала прочь от того, что должна была сделать.
– Стойте!
На этот раз Птицелов не просто преградил мне дорогу, а еще и схватил за плечи – иначе я бы попросту врезалась в него. Я ударила его по рукам, он отпустил, но не отошел.
– Ответ! – властно проговорил он.
– Оставьте меня в покое! – У меня против воли проступили слезы. – Не знаю я никакого ответа!
Лицо Птицелова посуровело.
– Врете.
– Оставьте меня в покое, – повторила я.
На нас начали обращать внимание пешеходы, особенно заинтересовался мужчина в нелепой кепке с хохолком. Птицелову это, видимо, было совершенно не нужно, потому что он и шагу не сделал, когда я обошла его и, ускорив шаг, почти побежала по улицам.
Вскоре я отыскала временное пристанище в парке, и там, на скамейке, меня нашел Чтец.
– Здравствуйте, – пробормотал он. – Простите… Можно присесть?..
Я пожала плечами, и он, приняв это за положительный ответ, устроился рядом. Мне казалось, он начнет говорить о моем Птицелове, что-то объяснять, чего-то добиваться; непонятно, с какой стати, я ведь ей не мать, но ждала, бог знает почему, именно этого.
Однако он молчал, и тогда я не выдержала:
– Как ты можешь?! Только попробуй… Обидеть…
– Кого?
– Птицелова! Антонину…
Парень сперва недоуменно смотрел на меня, потом смутился еще сильнее.
– Ах, вы подумали… Нет… Я не тот Чтец.
– Не тот?
– Не тот. – Он несколько раз тряхнул головой. – Антонина, она с Маркусом. Он настоящий Чтец, не то что я.
У меня возникли смешанные чувства. Было облегчение от того, что я все поняла не так; была жалость к этому мальчику, с горечью признающему несостоятельность своего призвания; и почему-то все равно была злость на то, что он находится рядом с опасным для моего Птицелова человеком.
– Почему ты с… ним? – Я вложила в последнее слово столько эмоций, что невозможно было истолковать вопрос неправильно.
– Так получилось… – Он вздохнул. – Я не хочу