Семнадцать лет назад я уехала отсюда и больше не возвращалась. В день окончания средней школы я собрала вещи, закинула их в подержанную «Джетту», которую купила на деньги, заработанные во время летних подработок, и отправилась в Коннектикут. Сейчас история наконец-то завершится. Самое время обрубить последнюю нить, связывающую меня с этим местом, – давно пора было покончить с этим. Я сожалела только о том, что в этом не сможет поучаствовать Джош.

Красные кирпичные дома, мимо которых я проезжала, воскрешали в моей памяти новые и новые воспоминания. Они походили на фотоснимки. Большинство из них были неприятными, за исключением тех, что показывали мальчика, которого я когда-то любила. Библиотека, где я работала летом перед выпускным классом, оказалась меньше, чем я помнила, из-за многолетнего запустения. Хозяйственного магазина, где работал Джош, больше не было, на его месте находилась заправка.

Я так хорошо научилась разделять прошлую жизнь и настоящую, что иногда мне казалось, будто я – сторонний наблюдатель, а вовсе не участник ужасных событий, произошедших здесь. У каждого человека есть способ справиться с негативным опытом. Некоторые заглушают печаль наркотиками и алкоголем. Моим способом, на что неоднократно указывал психотерапевт, стало отключение эмоций и погружение в работу. И это работало. Может быть, даже лучше, чем следовало.

Я не позвонила и не написала Скотту, что собираюсь уехать. Он бы все равно узнал об этом от Джен, когда вернулся из Хьюстона. Я знала, что должна была предупредить его. Вместе, кирпичик за кирпичиком, мы выстраивали фундамент наших отношений, и я не хотела разрушить эту хрупкую конструкцию. Но что-то меня остановило. Я не могла заставить пальцы двигаться, чтобы нажать на кнопку отправки.

Просто это казалось слишком личным. Возможно, я боялась, что меня снова бросят. Что именно здесь Скотт проведет черту и сочтет, что я доставляю ему слишком много проблем. За эти годы я внушила себе много подобного дерьма. Было легче оставаться одной. Некому вести счет моим неудачам. Не перед кем отчитываться. По крайней мере, так было до того, как я вышла замуж за Скотта.

Несмотря на то, что я уже рассказала ему о своем прошлом, я не стала вдаваться в подробности. И не собиралась этого делать. Он не знал ужасающих деталей произошедшего, а я все еще была слишком осторожна, чтобы позволить кому-то, кроме психотерапевта, узнать об этой позорной части моей жизни. Это то, о чем редко говорят – стыд, от которого страдает большинство жертв насилия. Мучения, физические или моральные, наносят непоправимый вред нашей психике. Со временем чувство стыда может исчезнуть, но ущерб уже нанесен. И избавиться от мерзкого внутреннего голоса, шепчущего, что возможно, только возможно, вы заслужили боль, что сами навлекли на себя беду, что в произошедшем есть ваша вина, еще долго после того, как заживут шрамы… остается невозможным.

Большие карие глаза девушки, сидящей за стойкой регистрации мотеля, расширились, когда я протянула ей платиновую карту «Амекс». Она, в свою очередь, вручила мне настоящий ключ с большим зеленым пластиковым брелоком. Мои глаза тоже расширились.

Вы серьезно? Настоящий ключ? Я была почти уверена, что никогда их не видела раньше. Даже в Европе. Если это не знак, то я не знаю, что это. Мне нужно как можно быстрее убраться из этого города к чертовой матери.

Первое сообщение от Скотта пришло следующим утром в начале пятого. Он не переставал писать мне каждые полчаса до тех пор, пока я не ответила. Мне это не мешало. Я пролежала не сомкнув глаз всю ночь. Матрас был неудобным, простыни – колючими, в комнате пахло плесенью. Ко всему прочему воспоминания о прошлом не давали мне покоя.

Скотт: Где ты?

Скотт: Ты уехала, не сказав ни слова. Я начинаю беспокоиться.

Скотт: Сидни. Позвони мне сейчас же.

Скотт: Ты можешь перезвонить мне? Пожалуйста! На тебя это не похоже.

Я: Я в Филадельфии. Уехала по семейными делам.

Я напечатала: «Со мной все в порядке». И стерла.

Затем: «Мне жаль». И снова стерла, хотя именно это сообщение было правдивым.

Я приняла душ с самым слабым напором воды из возможных, оделась и поехала к фермерскому дому, в котором выросла, чувствуя, как от волнения внутренности скручиваются в тугой узел. Разумом я отчаянно пыталась найти опору хоть в чем-то, чтобы сохранить самообладание. Сердцем старалась храбриться. Не вышло ни то, ни другое.

Дом бабушки и дедушки был точно таким, каким я его помнила. Стоя на обочине, я молча смотрела на него. Сердце бешено колотилось, а ладони вспотели, несмотря на холод. Дом был немного обветшалым – белая обшивка из вагонки нуждалась в свежем слое краски, на черных ставнях не хватало нескольких планок, на круговой подъездной дорожке не было нескольких бетонных плиток, но, по сути, он остался прежним. С виду это был идеальный фермерский дом. Но если бы вы знали, что творилось внутри, он показался бы вам домом ужасов.

Адвокат бабушки упомянул, что его купила семья. Два дантиста с тремя маленькими детьми. Я могла только надеяться, что они как можно скорее сделают в нем ремонт, закрасив и выкинув все, что напоминало о темном прошлом этого места.

– Миссис Блэкстоун?

Эта фамилия все еще сбивала меня с толку. Я повернулась и увидела мужчину лет шестидесяти. Он вышел из серебристой «Хонды Пилот» и направился ко мне, держа в руке конверт из плотной бумаги. Мое внимание привлекли его зеленая вязаная шапочка с эмблемой клуба «Филадельфия Иглз», твидовый блейзер и почти полностью седая борода.

– Том Линклейтер. – Он протянул руку, и я пожала ее. – Сожалею о вашей утрате.

– Не стоит, я не в трауре, мистер Линклейтер. Я десятилетиями не разговаривала с бабушкой и дедушкой.

«Я не испытываю радости от чьей-либо смерти, – говорит Господь Бог. – Так что покайтесь и живите».

Мои бабушка и дедушка никогда не каялись. А я никогда по-настоящему не жила. И вот что из этого вышло.

Линклейтер кивнул, недовольно поджав губы.

– Вот почему меня смущает условие, указанное в завещании, – продолжила я. – Как уже говорила, мне от них ничего не нужно, и все, что они мне оставили, должно быть передано в местный женский приют.

Линклейтер выдохнул.

– Я распорядился, чтобы средства, вырученные от продажи дома и автосалона, были направлены в два разных приюта. Нет нужды говорить, что они чрезвычайно благодарны вам за щедрость. К сожалению, я не могу оформить сделку до конца, пока вы не заберете вещи бабушки с чердака. – Он пожал плечами. – Она была непреклонна в этом вопросе. Я просто выполняю ее пожелания.

Я не могла поверить в глубину порочности бабушки. Говорю так, потому что она была ужасным человеком – в некотором смысле даже хуже, чем дедушка. Быть вынужденной возвращаться сюда и разбирать личные вещи женщины, которая раньше получала удовольствие от физического насилия над пятилетним ребенком, – просто отвратительно. Тем более все, что она могла оставить, можно смело выбросить на помойку. С другой стороны, это было очень на нее похоже.

– И вот я здесь, – констатировала я.

У меня пересохло во рту, а в горле запершило. Язык будто опух и стал бесполезным.

Линклейтер неловко улыбнулся, вглядываясь в мое бесстрастное лицо; какое-то время мы играли в гляделки. У меня сложилось впечатление, что он знает об истории