В целом совпадая с установками сурковской идеологии, особенно в том, как использовались образы недавнего постсоветского прошлого, концепция Тихона, однако, не допускала никаких различий между людьми, живущими «к западу» от Византийской империи. Запад для Тихона – это однозначный враг как нации, так и религии. Более того, в отличие от гражданской концепции нации, которую поддерживали и Сурков, и движение «Наши», фильм Тихона подчеркивал именно религиозность, православное христианство как центральный элемент российского нациестроительства. В тексте Тихона отчетливо прослеживались параллели с концепцией «Москва – Третий Рим», столь любимой многими русскими националистами[501].

Ближе к концу фильма Тихон утверждал, что именно интеллигенция Византийской империи выступила внутренним разрушителем единства нации, когда утратила веру в бога и стала слишком рациональной. Это позволило туркам легко завоевать Византию, в то время как Запад молча наблюдал за гибелью противника. После падения Византии ее православный дух перешел к России, и это, по словам Тихона, вызвало ненависть Запада: «Мстительная ненависть Запада к Византии и к ее преемникам, совершенно необъяснимая даже для них самих, на каком-то глубочайшем генетическом уровне, как это ни парадоксально, продолжается до сих пор. Без понимания этого поразительного, но несомненного факта мы рискуем многого не понять не только в давно минувшей истории, но и в истории XX и даже XXI века»[502].

Дебаты, начавшиеся после премьеры, касались, прежде всего, фактологической стороны фильма. Многие комментаторы обвиняли Тихона в памфлетизме и искажении исторической реальности в угоду политической линии[503]. Однако хвалебные мнения подчеркивали метафоричность нарратива фильма[504]. Нарочницкая в своем комментарии отметила, что фильм – это высказывание о месте России в мире, заставляющее задуматься о поиске национальной идеи. Ссылаясь на британского историка Арнольда Тойнби, Нарочницкая объясняла, что истоки ненависти Запада к России кроются в ее приверженности византийской цивилизации, чуждой европейцам[505]. Во время повторного показа ленты в ток-шоу «Национальный интерес», в котором приняли участие и Тихон, и Нарочницкая, гости фактически озвучили истинную цель фильма: жесткая критика Запада и либеральных реформ, прошедших в России в 1990-е гг. и ставших инструментом уничтожения русских людей и их веры. Все участники шоу сошлись на том, что единственным спасением для России может стать создание сильной нации и восстановление империи[506].

Священник в качестве автора глубоко ангажированного псевдоисторического повествования, безусловно, символичен, поскольку это отсылает к одной из моделей построения российской нации – как сообщества православных людей. Согласно исследованиям, в конце «нулевых» доверие к церкви было на высоком уровне, поэтому можно предположить, что политические элиты решили эксплуатировать ее образ в качестве инструмента концептуализации российской нации[507]. При этом стоит заметить, что выбранная концептуализация не имела ничего общего с религией как таковой, а была целиком и полностью связана с политической конъюнктурой. И в фильме, и в ток-шоу основное место занимало не обсуждение влияния православия на российскую национальную идентичность, а критика действий Запада в отношении России как в исторической перспективе, так и в текущий политический момент. История с фильмом отца Тихона демонстрирует, как инструментально может использоваться идея о заговоре Запада против православия в контексте суверенной демократии. Однако наиболее ярко это проявилось в другом инциденте – деле Pussy Riot.

Скандал вокруг панк-феминистского коллектива Pussy Riot – важный этап в эволюции российского политического режима и, наряду с «Болотным делом» и кризисом в Украине, это символ безвозвратной деградации авторитарного правления Путина. 21 февраля 2012 г. шесть девушек из Pussy Riot исполнили в храме Христа Спасителя «панк-молитву» под названием «Богородица, Путина прогони». В череде скандалов вокруг Русской православной церкви, сотрясавших Россию в 2011–2012 гг., этот «панк-молебен» изначально не был самым ярким событием. Тем не менее усилиями правоохранительных органов и лояльных Кремлю журналистов он был признан чуть ли не главной угрозой российской нации и вере[508]. Медиакампания, развернутая против группы, на тот момент уже находившейся под арестом, во-первых, сопровождала действия правоохранительных органов, подбрасывая им аргументы для ведения уголовного дела, а во-вторых, создавала необходимый фон для общественного порицания содеянного девушками. В течение полугода, пока шло расследование, лояльные власти журналисты не уставали подчеркивать фундаментальную роль православия в формировании русской идентичности и российской государственности, а заодно клеймить врагов, разрушающих основы нации. Официальные дискуссии о причинах того, почему панк-феминистки совершили молебен, приводили всегда к одному выводу – акция не может быть одиночным событием, выражающим недовольство властями, это спланированная операция по подрыву единства церкви и народа, атака на «русские ценности»[509]. Третьего апреля 2012 г. патриарх Кирилл официально назвал произошедшее актом «информационной войны против России», и эти слова определили главный посыл медиакампании[510]. Пока она длилась, патриарх не переставал настаивать на том, что церковь является неотъемлемым элементом национальной идентичности и потому всегда была первой и главной целью всех врагов и завоевателей России. Сергей Марков, прокремлевский политолог, заметил, что влиятельные силы внутри страны и за границей стремятся уничтожить русскую церковь, являющуюся «хранилищем русской национальной идентичности»[511]. А одиозный журналист Аркадий Мамонтов, ведущий на канале «Россия-1», сравнил поступок Pussy Riot с необольшевизмом, подразумевая, что в России возможны новые погромы церквей, как при большевиках в 1920–1930-х гг.[512]