полог колыхнулся, и ее он вошел в шатер. Талила успела отодвинуться на футон, но не успела притвориться спящей.

— С кем ты говорил? — спросила она, посмотрев на раздраженного Мамору.

Вечером накануне она ушла в шатер рано, оставив мужа и его полководцев наедине. И сейчас он выглядел так, словно еще не ложился.

— Это неважно, — отмахнулся Мамору и тяжело опустился на футон.

Она заметила испарину на висках и на лбу, которую он поспешно смахнул тыльной стороной ладони, и почувствовала исходившую от него злость.

— О какой измене шла речь? — но Талила не собиралась сдаваться.

Мамору бросил на нее выразительный взгляд и промолчал. Неловким движением он скинул плащ на футон: было видно, что шевелить спиной и плечами ему очень больно.

— Об измене, за которую казнят, — нехотя, после долгой паузы все же ответил он.

Талила почувствовала, как на плечах и загривке проступили мурашки. Это ведь относилось и к ней. Она выжгла его печать... Смутное беспокойство охватило ее, и в животе внутренности свернулись в тугой узел.

Она ни за что не подпустит к себе никого из императорских прихвостней. И не позволит пленить себя во второй раз. Но что если... что если она не сможет отличить союзника от врага?..

Поневоле ее взгляд метнулся к Мамору.

— Ты ведь понимаешь, что я сделала, когда выжгла твою печать? — спросила она недрогнувшим голосом.

И он вновь поморщился, словно от боли.

— И что со мной захочет сотворить он?..

— Довольно, — бросил Мамору сквозь зубы. — Сперва полководец Осака, теперь ты... Довольно с меня разговоров об измене.

Он намеренно назвал имя полководца, в этом она не сомневалась. У ее мужа почти не бывало случайных оговорок.

— Талила, — позвал он, и она вздрогнула.

Давно не слышала своего имени из его уст.

— Посмотри, что под повязками, — и добавил, чтобы не звучало, как приказ. — Прошу.

Мамору выглядел напряженным, словно готовился к битве. Она перевела взгляд на его руки — сжатые в кулаки, едва заметно дрожащие. Ее дыхание перехватило.

Она не хотела смотреть на то, что стало с печатью. На то, что с ней сотворила она. Она не знала, откуда взялось это сопротивление, и почему ее всю скручивало, стоило только подумать о его рабской отметке.

Возможно, где-то глубоко внутри она все еще боялась. Что у нее ничего не получилось. Что они все ошиблись...

Но и отказать ему она не могла.

— Хорошо, — сказала она и опустилась рядом с ним на колени.

Мамору не двигался, но его плечи чуть приподнялись. Он позволил снять с себя рубашку, и не проронил ни звука, хотя она знала, что ему было больно. Затем он развернулся к ней спиной, и Талила увидела, что в нескольких местах ткань повязки потемнела от крови, которая все еще сочилась из раны.

Она потянулась за бурдюком с водой и, смочив ткань, принялась медленно и осторожно раскручивать ее, иногда помогая себе кинжалом. Его кожа под ее пальцами была горячей, а вот по ее рукам пробегал холодок всякий раз, когда она слышала, как Мамору судорожно втягивал носом воздух, когда чувствовала, как он вздрагивал, когда видела, как напрягались на спине мышцы и жилы.

Талила зажмурилась на мгновение, когда вся повязка оказалась на футоне. Выругав себя за трусость, она открыла глаза и впервые посмотрела на творение своей руки.

Ожог выглядел страшно. Он будет заживать еще не одну неделю и никогда не заживет до конца, потому что следы столь сильного магического вмешательства не исчезают. К прочим шрамам Мамору добавится еще один, самый жуткий из всех.

Но...

Талила не увидела печати. Да, ожог был страшным, но и только.

У нее получилось.

Она смогла.

Затаив дыхание, Талила смотрела на его спину. Глаза увлажнились, словно у глупой девчонки, и она поспешно уткнулась лицом в собственное плечо, чтобы незаметно смахнуть лишнюю влагу.

Мамору же нетерпеливо повернул голову.

— Что там? — бесконечно чужим голосом спросил он, и его вопрос вернул ее в реальность.

— Все хорошо, — выдохнула Талила первое, что пришло на ум. — Печати нет.

Она была готова покляться, что услышала его облегченный вздох. Напряженные плечи опустились, и окаменевшие мышцы на спине расслабились.

— Нужно сделать мазь и наложить новые повязки, — пробормотала она смущенно, еще раз осмотрев рану.

Воспаленные, покрасневшие края выглядели припухшими.

— Не нужно, — резко остановил ее Мамору. — Такахиро все приготовит утром. Просто перевяжи.

Она вскинула брови, но не стала спорить и потянулась за чистой тканью, которую нашла в сумке у входа в шатер.

— У тебя холодные пальцы, — усмехнулся Мамору, когда она начала обматывать повязку вокруг его груди.

Прозвучало столь неожиданно, что она чуть не выронила ткань.

Его кожа была по-прежнему горячей, и Талила вдруг осознала, что чуть ли не носом касалась обнаженного плеча своего собственного мужа, пока пыталась обхватить тканью его широкую грудь. И сидела к нему так близко, как никогда прежде.

Голова закружилась, и она резко подалась назад, и прикусила нижнюю губу.

Да что с ней такое творится сегодня?!

Закончив, она поспешно отползла от Мамору к своему футону, радуясь, что тусклый свет лампы не позволит ему увидеть вспыхнувший на ее щеках румянец.

— Талила.

Она по голосу поняла, что он хочет, и все же подняла лицо, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Я никогда не смогу отблагодарить тебя за то, что ты сделала.

Горло свело такой судорогой, что Талила всерьез испугалась, что не сможет вдохнуть. В груди поселился жуткий спазм, и какой-то огненный шар вспыхнул на уровне ребер, согрев ее изнутри. Она часто-часто заморгала и стиснула зубы.

Кажется, он был первым человеком в ее жизни, который ее поблагодарил.

— Я лишь вернула свой долг, — она опустила голову, жалея, что длинные волосы убраны в пучок и не могут сейчас закрыть ее лицо от его проницательного взгляда. — Ты отпустил меня тогда на берегу. Ты позволил мне уйти.

Она настолько погрузилась в собственные переживания, что не услышала, как Мамору приблизился. Почувствовала лишь прикосновение его пальцев к своему подбородку, а затем он заставил ее вновь поднять лицо. Оно пылало от смущения.

— Ты ничего мне не задолжала тогда, — сказал он просто. — Я отпустил тебя, потому что так было правильно.

— И ты знал, что Император тебя за это убьет, —