В порту громыхает так, что на берегу стекла вылетают. В мэрии, впрочем, только дребезжат, так что Клио даже не поднимает головы от расчетов. До тех пор, пока не раздается негромкий стук, за ним шум открываемой двери.

– Вы – главная коммунистка?

На пороге высокая, чуть суховатая фигура. Офицерская шинель, несмотря, что схвачена ремнями, болтается, словно на скелете. Тонкая шея с выступающим кадыком увенчана массивной головой, а фуражка на ней маленькая, этакий блинчик. На плечах вошедшего погоны… полковничьи.

Клио такого полковника не припоминает.

Секретарь его пропустил. То ли безопасен, то ли, наоборот, слишком опасен. Что ему сказать?

– Здравствуйте. Я занята. У нас, знаете ли, война. Так что – пять минут, не больше.

– Хватит одной. Я метаксист, но я грек, и я офицер. Я хочу в строй, а меня гонят. Готов командовать батальоном, даже ротой.

Клио снимает трубку. На мгновение взгляд задерживается на крышечке чернильницы… В голове мелькает образ играющих с ней сильных рук. Некогда! Ее превосходительство резко дергает головой, отгоняет морок. К делу! Теологос уже отбыл на флагманский эсминец, но кто-то же в городе остался? Тот и снимает трубку.

– Вправьте мозги сухопутным… Мы – правительство национального спасения, а не партийное… Полковник…

Оборачивается к посетителю.

– Как вас зовут? Да, полковник Деметридис. Что?

Клио стоит, трубка у уха, и не знает, что ей делать. Смеяться? Плакать? Жать руку человеку, что стоит напротив? И с ним самим делать – что?

В морском штабе полковник уже побывал. И получил там совершенно справедливое назначение.

В госпиталь.

Неделю назад у него, видите ли, случился инфаркт. Только полковник желает на фронт. Плевать ему на нездоровье, плевать на то, что у власти – политические враги.

Он грек.

Хороший грек.

И что делать с этим хорошим греком?

Стекла вновь заколотились о раму.

Один взгляд в окно – и руки взлетают ко рту. На белозолотом корабле, украшенном черными султанами дыма -вспышка. А потом, сразу – огонь. Много. Яркого, жаркого пламени.

Полковник-с-инфарктом не ведет и бровью. Спрашивает:

– У вас там кто-то есть?

Она мотает каштановой гривой. Есть, но к делу это не относится!

Опасность пожара Косыгин оценил сразу.

Попадание в ангар – это плохо, очень плохо: там всегда есть чему гореть, жарко и дымно. Первое мгновение была надежда: ближайшая аварийная партия поспешно переключает дыхательные аппараты на дыхание кислородом, сквозь рваное железо несет пламени пену и струи брандспойтов.

Увы, за докладом о повреждениях следует сообщение о потерях. Осколочные ранения, контузии, ожоги… Броня не пустила бомбу вниз, к цистернам с авиационным бензином, маслом и патронами, но удар не выдержала, разошлась длинной рваной раной. Сквозь прореху в чрево корабля лезет ядовитый дым, льется горящий бензин, сползает по переборкам чадящее масло. На головы уцелевшим из аварийной партии.

Им уйти нельзя, у них под ногами склад. Обычный набор, все, что нужно для полетов: – запас бензина для трех самолетов из расчета на трехмесячный поход, бочки с моторным и смазочным маслами, ящики с патронами для пулеметов. Вишенка на торте – сотня реактивных снарядов, под крылья подвешивать.

Между огнем и бензином – переборка в несколько миллиметров обычной, не броневой стали, и воздуха на ладонь.

И люди – израненные, оглушенные.

Люди, которым нельзя отступить.

Люди, которым нельзя даже пожертвовать собой ради корабля, затопив отсек вместе с собой. Подвиг не предусмотрен.

Линейный крейсер прошел две модернизации, бывал в бою, видывал уходящие под воду корабли врага, но никто не вспомнил, что склад под ангаром – помесь топливного танка с артиллерийским погребом. Рванет – бомба-пятисотка покажется новогодней хлопушкой.

От бомбы – всего лишь огненный выплеск вровень с боевым марсом. От внутреннего взрыва… Да как бы пополам не разломило! Под ангаром как раз кусочек старого, царской постройки, корпуса. Те тридцать процентов металлоконструкций, что позволяют говорить о том, что «Фрунзе» -хорошо модернизирован, а не выстроен знаново.

Вот и выясняется, что броня – средство от мгновенной смерти. По-настоящему живучесть корабля зависит от старшего помощника. От того, как он выучил аварийные партии. От того, как сумеет расставить людей – и направлять их. И от того, чего стоит сам.

Первой минуты после попадания бомбы Косыгину хватило, чтобы направить к месту пожара помощь. Второй, чтобы добраться до пекла самому. Третьей, чтобы натянуть дыхательный аппарат. Асбестовой робой не озаботился, а зря.

Кругом горячий туман, точно в парилке. Пол под ногами шипит, подволок местами краснеет. Доклады в боевой информационный пост были, пожалуй, слишком спокойны: обстановка критическая, пожар вот-вот выиграет у аварийной партии схватку за авиационное топливо. Люди держатся в раскаленном отсеке на злом упрямстве… ну и потому, что на учениях приходилось веселей.

Косыгина заметили. Скупые команды-жесты – поняли. Дали место новым рукавам, пропустили санитаров… Ни заминки! Будь это на учениях, Михаил дал бы высший балл. Сейчас в сознании коротко вспыхнуло: «отметить в докладе командиру». Все. Будет жив корабль – награды будут. А нет – будет все равно.

Прогарные ботинки[1] хлюпают в теплой воде… только что была горячая. Толстые струи разбиваются о подволок, колотят по переборкам. Вода стекает вниз, понемногу затапливает взрывоопасный склад. В голове всплывают казенные слова: «угроза контролируется».

Здесь огонь не прорвется, но возвращаться в обманчиво спокойную обстановку боевого информационного поста -рано. Нужно покончить с пожаром в растерзанном бомбой ангаре.

Несколько коротких жестов: назначить старшего в сводной партии, показать, кому – оставаться, кому – идти за старпомом дальше в пекло.

Люк, что ведет наверх, заклинило жаром. На это есть резаки – сыплются искры, потом люк выдавливают домкратом. В дырищу валит жирный дым горящего масла. Навстречу ему бьют вода и пена. Кто-то должен сделать первый шаг вперед. Косыгин оборачивается к команде, подхватывает огнетушитель, но его аккуратно сдвигают в сторонку. Одна из немых фигур в кислородных аппаратах дергает себя за рукав асбестовой робы. Ну да, на Михаиле всего лишь толстый китель. Новенький: с утра знал, что будет бой. Теперь где-то прожжены дыры, золотое шитье на рукавах местами осыпалось.