Я сидела за письменным столом, прислушиваясь к деловитому гулу за стеной, и сердце разрывалось от несправедливости. Я думала когда-то, что мы всегда будем вместе. Я и он, вечно бок о бок у пруда. Его план – до чего же он был нелеп, наивен, прекрасен. Одно слово, детство. Но время идет. Пора взрослеть.

Но повзрослеть не значит отдалиться, как мы, ведь правда?

В том-то и заключалась суть. Мэтта я любила больше всех на свете, но при каждой нашей встрече меж нами разверзалась непреодолимая пропасть и нам нечего было друг другу сказать.

– По-моему, строить здесь фермы – чистое безумие, – буркнул Дэниэл, почесывая лодыжку. Когда я выходила по нужде, мы взяли на борт пассажиров – целую тучу мошкары.

Мысли мои были так далеко, что я вздрогнула от неожиданности и не сразу поняла, о чем речь. О земле, конечно же. Почва здесь каменистая.

Я ответила:

– Земля у нас неплохая, почвы вокруг Вороньего озера плодородные. Только вот лето короткое.

– Но подумай, чего это стоит – так далеко на север забраться можно разве что с отчаяния.

– Выбора-то у них не было. Они были без гроша, почти все, а землю здесь раздавали бесплатно. Расчистил делянку – забирай даром.

– Понимаю почему, ты уж не обижайся. – Дэниэл яростно чесался. Его любовь к Первозданной Природе грозила иссякнуть. Что такое гнус, Дэниэл знает в теории, но практического опыта ничто не заменит.

– У озера их не так уж много, – сказала я. – И на фермах они не очень донимают, только на границе леса.

– Ты ведь выросла на озере? – спросил Дэниэл.

– Да.

– И на ферме никогда не жила?

– Нет.

Я уже начала рассказывать ему нашу историю – всю целиком – на подъезде к Нью-Лискерду. Я, вообще-то, ничего рассказывать не собиралась, главный герой этой истории – Мэтт, и все эти годы я оберегала ее от посторонних. Но с каждой милей я все отчетливей сознавала, что рассказать Дэниэлу необходимо, ведь после двухминутного разговора с Мэттом он поймет, что Мэтт здесь не на своем месте. И все равно я тянула время, но на выезде из Кобальта Дэниэл заметил, имея в виду меня: просто удивительно, как из этих мест мог выйти ученый. Я сразу обиделась. Ясное дело, нет хуже среды для будущего ученого, чем город, шумный, суматошный, где некогда думать и созерцать.

Я принялась доказывать, почему Воронье озеро – самое подходящее место для будущего исследователя, если его поддерживают и у него есть время для занятий. И разумеется, в пример привела Мэтта с его страстью к прудам, и Дэниэл стал меня расспрашивать и вытянул из меня всю историю. К моей досаде, голос у меня дрожал, когда я дошла до развязки; Дэниэл, конечно, заметил, хоть и не показал виду. Может быть, он и удивлялся, что я за столько лет не успокоилась, но, если на то пошло, я и сама себе удивлялась.

Он спросил осторожно:

– А Люк и твоя сестра, Бо, – они там и живут? В доме вашего детства?

– Да.

– Чем они занимаются? Сколько лет сейчас Бо – двадцать?

– Двадцать один. Работает в Струане, поваром в ресторане.

До сих пор кастрюлями громыхает – и довольна. Окончила кулинарные курсы в Садбери, могла бы получить диплом по домоводству, или как это называется, я предлагала взять на себя часть расходов, но она сказала, что диплом ей не нужен.

– А парень у нее есть?

– То есть, то нет. Постоянного пока не завелось. Появится со временем.

Уж в этом-то можно не сомневаться, даже в нашем непредсказуемом мире. Мэтт говорит, где-то бродит по свету несчастный парень и не ведает, что за судьба ему уготована.

– А Люк так и работает в школе дворником?

– Подрабатывает. А вообще он мебель делает.

– Мебель? Свое дело открыл?

– Можно сказать. В гараже у нас устроил мастерскую. Взял в помощники ребят с окрестных ферм. Дела у него идут неплохо.

Да не то слово, отлично. Сейчас большой спрос на мебель в деревенском стиле.

– Он женат?

– Нет.

– А та девушка… та, что около него крутилась…

– Салли Маклин?

– Да. У них ведь так ничего и не было?

– Боже сохрани. Нет, она умудрилась от другого забеременеть через год после того, как Люк ее… отверг.

– А тот, другой, тоже с Вороньего озера?

– Да, Томек Лукас. Кажется, он сомневался, от него ли ребенок, но Салли клялась и божилась, и они поженились. Но вскоре ей приглянулся кто-то в Нью-Лискерде на рынке скота, и она с ним удрала, а ребенка с Томеком оставила. Воспитала его бабушка, мать Томека. А у Салли сейчас, наверное, уже десяток детей. Да что там, десяток внучат!

Я вспомнила мистера и миссис Маклин. Вот бы они обрадовались десятку внучат!

– Послушать тебя, так это было сто лет назад, – заметил Дэниэл. – Если ты в семь лет осталась сиротой, значит, и двадцати лет не прошло.

– А кажется, прошлый век, – отозвалась я.

* * *

Салли Маклин, рыжая-прерыжая. Когда мне было тринадцать и я перешла в школу старшей ступени, новая одноклассница спросила: «Ты ведь сирота? И брат у тебя голубой?»

Я тогда еще не знала, что значит «голубой». А когда узнала, то была потрясена до глубины души. Мне вспомнилась тогда случайно подсмотренная сцена: Салли, прислонившись к дереву, берет Люка за руку и направляет ее уверенно, со знанием дела, к своей груди. Люк стоит как каменный, опустив голову. И отстраняется – с трудом, будто борется с могучей невидимой силой.

Долгое время я считала, что это Салли пустила слух. А теперь сомневаюсь. Наверное, многие просто-напросто не поняли жертвы Люка. Ему ведь было всего девятнадцать, и такое благородство у вчерашнего мальчишки многим служило немым укором. Вот и пришлось его принизить. Разве это жертва – отказаться от того, что тебе не нужно? Избегать женщин может только голубой? Не поехать в колледж, если не хочешь учиться? Ходили у нас и такие разговоры.

Возможно, это как раз и было недалеко от истины. Подозреваю, что Люк вовсе не горел желанием учительствовать. Об этом мечтали наши родители, а ничего другого он предложить не мог или не смел. И, может статься, когда Люк объявил тете Энни, что заботу о нас берет на себя, он еще не понимал, чем ему придется пожертвовать.

На мой взгляд, это не умаляет его заслуг. Когда он понял, от чего ему придется отказаться, – он отказался. В чем и убедилась Салли Маклин.

Не уверена, знал ли он, что про него говорят. Если да, то и это тоже осложняло ему жизнь.

– Значит, любовь свою он так и не встретил? – спросил Дэниэл. В голосе его слышалось разочарование. Ну и дела! Скажешь Дэниэлу, что он романтик, – он очень удивится. – Сколько ему лет?