Я напрягаюсь. Зная моего приятеля, могу прекрасно представить, что отец найдет внутри.

– Да… старо как мир, – произносит он.

Отец открывает пачку и достает оттуда пакетик дури и папиросную бумагу. Блин, спасибо Бенито, похоже, я действительно знаю тебя, как облупленного.

Никак не реагирую на это и сижу неподвижно.

– Ты же прекрасно понимаешь, что я не могу отпустить тебя разгуливать по моему дому вот с этим? – интересуется он.

Вздыхаю и кладу руки себе на плечи. Он пожимает своими. Кажется, понял, что мне плевать. Нужно признать, что для богатея он все-таки довольно понимающе относится ко всему, если только речь не идет о его дочери.

– Сколько ты за это заплатил?

Заплатил? Да я никогда за это ни цента не платил, таковы правила игры. Кстати, если он расскажет об этом Солис, то я покойник. Она меня сто раз просила завязать с этим. Но конкретно в этом случае, моей вины вообще нет. Не мои проблемы, если Бенито берет инициативу в свои руки.

Я не обращаю внимания на отца. По-моему, он что-то там говорил про пиво, нет? Да вряд ли оно у него здесь хранится. Я собрался уже уйти отсюда, как он открыл пакетик с травой и засунул туда нос. Меня настолько шокировало увиденное, что даже передумал уходить. Он что, в теме?

Отец закрывает его обратно и бросает мне. Я ловлю пакетик прежде, чем тот прилетел мне в нос. В нем листья и сигарета.

– Ты крутишь, – просто говорит он.

Наверное, выглядел я совсем по-идиотски, стоя посреди комнаты со всем этим добром в руке, а он в это время, открыл какой-то ящик в своем столе. Я кручу? Он что, серьезно хочет, чтобы я прямо здесь скрутил косяк?

Отец, уж не знаю откуда, достал два пива, причем выглядело оно холодным, а затем встал, закрыл дверь на ключ и протянул мне одну банку.

– Ты можешь покурить здесь, но пакет с травой я оставлю себе. Уж лучше ты будешь делать это здесь, со мной, в этой комнате, чем непонятно где по всему дому и с моей дочерью!

Ответа от меня он не ждал и уселся обратно в свое кресло. У этого типа просто дар какой-то ставить меня в тупик. Такого поворота я никак не мог ожидать, и теперь нужно было решить: послать его и уйти, не покурив, или же остаться и посмотреть, что будет дальше.

Секунду спустя уже облизываю бумажку и аккуратно скатываю конус. Кажется, второй вариант был правильной идеей. Смешиваю табак и марихуану, чтобы лучше горело, и слегка постукиваю им по подлокотнику дивана, а затем смотрю на отца. Он знаком потребовал косяк, и я даже опомниться не успел, как под моим изумленным взглядом он прикурил и хорошенько затянулся.

– М-м-м… а твой приятель неплохо о тебе позаботился, – произносит Дэниэл, глядя, как тлеет между его пальцев травка. – Один в неделю, не больше. Тебя устраивает? – добавляет он.

Когда я выхожу из кабинета, то уже порядочно под кайфом.

Хоть мы и поделили косяк на двоих, но, видимо, усталость сыграла свою роль. Поднимаюсь в свою комнату. Эффект, который дает травка, помогает мне заснуть, а это все, что мне надо.

Лестница, наконец, закончилась, и едва только зайдя в комнату, снимаю с себя всю одежду и вспоминаю, что отец завтра попросил меня не опаздывать на занятия в лицее. Да он может меня хоть сто лет там ждать, я все равно не приду. Того, что он играет в моего приятеля, курит со мной и пьет пиво, недостаточно, чтобы я слушался и исполнял все его приказы по первому слову.

Пошел в ванную. Львица там чистила зубы. Прохожу позади нее, чтобы отлить то пиво, которое только что пил с ее отцом. Глаза от усталости закрывались сами собой. Еще зверски хочется есть, тоже последствия косяка, но кухня слишком далеко, поэтому я просто натягиваю обратно трусы и иду, как вдруг… Бах! И взгляд зеленых глаз Елены заставил меня остановиться. У нее во рту была зубная щетка, а в уголках губ – немного зубной пасты, и она смотрела на меня так, будто я только что подрочил прямо перед ней.

Черт, я же этого не делал? Нет, нет, я, конечно, обкуренный, но не настолько же.

Нужно уйти. Ее отец четко дал мне понять: Елену трогать нельзя, как вдруг она преградила мне дорогу.

– Само собой, это просто отвратительно, – говорит она.

Ничего не понимая, иду обратно и нажимаю на смыв. Затем, повернувшись к ней, вижу, что она так и стоит, с зубной щеткой в одной руке и с мобильником в другой. Тогда я подхожу ближе и пальцем вытираю пасту с уголка ее губ. Так, приятель, прекращай свои глупости. Львицу тебе трогать нельзя.

Вытираю палец о трусы и пулей вылетаю оттуда, затем плашмя падаю на кровать и мои глаза закрываются сами собой.

– Просыпайся!

Кто-то шепчет мне прямо в ухо и чья-то рука лежит на моей спине. Я сделал резкое движение, и вдруг все исчезло. Прошло какое-то время: наверное, я уснул снова и все повторилось.

– Тиган.

– М-м-м…

Тишина.

– Я хотела тебя спросить…

Узнаю голос львицы, но открыть глаза не могу, слишком много во мне дури.

– А правда, что… там… там, перед домом… правда, что ты собирался меня поцеловать?

Тишина. Она снова проводит рукой по моей спине.

– Тиган, ты правда собирался?..

– М-м-м… но ты же плакала.

Мой собственный голос эхом отозвался от простыней и провалился в глубины моего сознания. Я что, ей ответил? Вот так просто? Может, я просто сплю?

Снова тишина. Никого. Наверное, действительно спал.

* * *

Смотрю на стену. Ужасно скучно, но Энтон сказал мне, что если пошевелюсь, то он позовет Дэйва. Поэтому стою и не двигаюсь. Я наказан, но так как Бенито уже сидит в чулане с самого утра, меня поставили в угол в кабинете Энтона.

Здесь могу находиться только взрослые, а мне нет еще и семи и по идее мне нельзя здесь находиться. Хочется есть. И я так давно стою здесь, что уже болят ноги и спина.

Я снова накричал на Энн, она почти плакала, и Энтон ударил меня, прежде чем наказать.

Он сказал мне, что нехорошо доводить девочек до слез. И то, что моя мама наверняка тоже плачет из-за того, какой я непослушный. И после этого я накричал и на него тоже. Не хочу, чтобы моя мама плакала. Она же не виновата в моих криках…

Но сейчас плачу я сам, потому что Энтон ударил меня по щеке, и она теперь болит. Не люблю плакать, потому что потом все надо мной смеются. Вытер слезы. Бенито говорит мне не прятать слез, а еще он всем сказал, что я его брат. Но я ему не верю – мы совсем не похожи. У него глаза темные, а у меня – блестящие. Энн так всегда мне говорит. Снова вытираю слезы. Энн плакала из-за меня, а я этого очень не люблю, потому что от этой мысли мне снова хочется плакать.

– Эй, там!