В то время когда он писал черновик консенсуса, автор считал свои постулаты «самым низким общим знаменателем» согласованных принципов, «общим ядром здравого смысла, признанного всеми серьезными экономистами».

Серьезных экономистов в этом случае он противопоставил «оригиналам». Опубликованные несколькими годами позже в журнале World Development утверждения автора были какими угодно, только не серьезными: «Доказательства могут быть не совсем убедительными, как и доказательства того, что мир — не плоский, но они достаточно признаны, чтобы дать разумным людям лучше воспользоваться временем, а не бросать вызов достоверности»[102]

Уильямсон и его ватага «экономических брахманов» осудили несогласных с консенсусом, заявив, что те «политизировали» то, что необходимо (по их мнению) считать «программой технократической политики». В 2004-м Уильям Тэбб представил контрапункт ортодоксальной краткости Уильямсона, восстановив значимость геополитики для подхода сторонников консенсуса:

Схема глобализации может объяснить фиаско Вашингтонского консенсуса, подчеркнув неприемлемость его основного допущения: что экономические и социальные тенденции внутри страны объясняются исключительно правительственными неудачами, а не мощными связями в более глобальной политической экономии, которые ограничивают возможности и, повторим, контролируют ее судьбу[103].

Нигде среди сторонников консенсуса спокойно не исследовались свидетельства побочных эффектов лекарства, которое они рекомендовали, включая приватизацию прав на добычу полезных ископаемых и государственных активов, в том числе коммунальные предприятия и перевозки; резкое сокращение доходов от государственной поддержки и пенсий, налоговые сокращения для обуздания расходов и перераспределения; замораживание зарплат под предлогом контроля инфляции, резкое снижение государственного регулирования финансов и промышленности, нацеленное, в частности, на позволение прямых иностранных инвестиций через свободно плавающий курс валют.

Эти и подобные меры гарантируют: то, что считается неопровержимым фактом/мудростью в Вашингтоне, изменит карту активов в мире посредством повторных заклинаний «консенсуса» в ведущих информационных агентствах международных финансовых организаций.

В данном случае «консенсус» семантически представляет собой двойное назначение, одновременно декларируя политику благих дел, осуждая научный скептицизм, что показывает разворот господствующих течений обитателей Кольцевой[104] в Вашингтоне.

Стоит еще отметить, что двухпартийные антиидеологиче-ские претензии «консенсуса» звучат как знак судьбы, возникающий поверх грохота эгоистических разногласий, изобилующих в самой солиптичной географии на планете.

Консенсус несет в себе замечательное сходство с экономической «Шоковой терапией» (синхронные реформы от статики к монетарному правлению и финансовым институтам, проталкиваемым под предлогом «кризиса»[105]), которую Чикагская школа экономистов поддерживала с 1960-х под интеллектуальным руководством сторонника свободного рынка Фридриха фон Хайека и его ученика Милтона Фридмана. Манифест Хайека от 1946 года «Путь в рабство» был интеллектуальной мантрой против централизованного планирования экономики в любой форме, и не важно, насколько разумно могло быть такое планирование, как возможный ответ на экономическую нестабильность и внутреннюю уязвимость перед сильными торговыми партнерами, так и «развитие экономики», принятое авангардом возникающих экономик Глобального Юга после Второй мировой (и США на изломе XIX века).

Во время поствоенного периода международные финансовые организации вроде Мирового банка и МВФ полностью поддерживали статичные подходы к глобальной политике развития, намереваясь воспрепятствовать поистине независимым региональным державам и подавить профсоюзы, допуская умеренный протекционизм вроде тарифов для стимулирования замещения дорогих импортных домашними нововведениями и механизмами, чтобы сдерживать излишнюю инфляцию, пока соответствующие государства твердо придерживаются своего подчиненного статуса времен холодной войны.

С коллапсом Советского Союза эти умеренные кейнсианские подходы, десятилетиями находившиеся под ударом со стороны фанатичных ортодоксальных монетаристов вроде сторонников Чикагской школы, становились все более уязвимыми перед интеллектуальными возражениями, что в итоге привело к формализации Вашингтонского консенсуса.

К началу 1990-х, когда Советский Союз как военная угроза ослаб, власть и положение, накопленные зависимыми силовыми режимами на Глобальном Юге во время холодной войны, считались нестабильной договоренностью для «Великой шахматной доски», которая раскинулась на евразийском континенте, и где устроившиеся в Вашингтоне политические зануды времен холодной войны вроде Збигнева Бжезинского (сторонника теории Макиндера «Мировой остров и срединная земля»[106]) представляли себе решающий поединок XXI века за глобальное превосходство.

Учитывая этническую раздробленность, протяженную границу с Россией и геостратегическое положение, Украина играет решающую роль в общем видении ортодоксальных силовых игроков в Вашингтоне и рассматривается ими как нестабильная молекула, подверженная силам притяжения заряженных частиц.

На «шахматной доске» не только личности, крупные или нет, они похожи на электромагнитные вихри, искажающие пространство и время, руководимые шаблонными пророчествами: вроде «мир — плоский» и «столкновение цивилизаций», где накапливаются и плодятся «странные точки притяжения».

«Яц — вот это парень»

В конце ноября 2013-го тогдашний украинский президент Виктор Янукович отказался подписать соглашение с ЕС, придуманное на торговом саммите в Литве для нормализации торговых отношений и установления политической структуры для введения Украины в ЕС.

Янукович объяснил свой отказ, с одной стороны, возникновением осторожности из-за мер экономии ЕС, которые сопровождали соглашение, а с другой стороны, давлением России, добавив, что предложение субсидий Европейского центрального банка было недостаточным для приближения украинской экономики к стандартам ЕС.

Вскоре выяснилось, что Владимир Путин предлагал Украине кредит на $15 миллиардов и льготы по поставкам природного газа.

Непокорность Януковича перед хозяевами европейских финансов была отмечена, что вызвало «волнения». Оппозицию возглавили лидер всеукраинского союза «Отечество» политической партии «Батьковщина» Юлия Тимошенко (магнат газовой промышленности, она пришла второй на президентских выборах 2010 года и названа одной из самых влиятельных женщин журналом Forbes в 2005-м) и Арсений Яценюк, ее заместитель в «Батьковщине» и стойкий приверженец мер жесткой экономии ЕС, который при соответствующем давлении из Вашингтона был назначен временным премьер-министром (против чего протестовали Россия и Венесуэла).

Вместе с остальными Тимошенко и Яценюк собрали крупномасштабные протесты в конце ноября 2013 года на площади Независимости, в центре «оранжевой революции» 2004 года из-за спорных результатов выборов между Януковичем и Ющенко, ранее бывшим украинским центральным банкиром и короткое время премьер-министром.

Ющенко пережил попытку убийства в 2004 году в виде отравления веществом диоксин, входящим в состав смеси Agent Orange, что говорит о высоких ставках в игре на «Великой шахматной доске» и символизме площади Независимости (названной так в 1991-м после получения формальной независимости от СССР).

Помощник госсекретаря США по европейским и евразийским делам Виктория Нуланд (жена известного сторонника неоконсерваторов Роберта Когана, невестка Фредерика Когана, советника глав ЦРУ и министерства обороны Роберта Гейтса и Дэвида Петреуса) играла важную роль в не таких уж и «гражданских» волнениях с декабря 2013 года, включая появление под стягом «Шеврон» в Национальном пресс-клубе с заявлением о миллиардах, переданных Украине с 1991 году на «демократизацию» и раздачу печенья антиправительственным демонстрантам на площади Независимости, которые запомнились видом поднятых стягов в честь Степана Бандеры, украинского националиста, сотрудничавшего с немецкими нацистами в годы Второй