Мне стало жаль Аделу Марш, как только я ее увидел. Еебольшие темные глаза казались еще темнее и больше, чем прежде. Под ними залегличерные круги, как будто она провела бессонную ночь. Тяжело было видеть стольизмученное, несчастное лицо у совсем молоденькой девушки, почти ребенка. Пуароусадил ее в кресло.

– Я пришла к вам, мсье Пуаро, потому что не знаю, как бытьдальше. Если бы вы знали, как мне тяжело!

– Да, мадемуазель, – серьезно, с сочувствием произнес Пуаро.

– Я знаю, что вы сказали Рональду в тот день. Я имею в виду,когда его арестовали. – Она поежилась. – Он говорил, что вы вдруг подошли кнему, как раз когда он сказал, что ему наверняка никто не верит, и сказали: «Явам верю». Это правда, мсье Пуаро?

– Правда, мадемуазель, именно так я и поступил.

– Понимаю, но я хотела спросить, правда ли, что выдействительно так думаете? То есть вы верите ему?

От волнения она вся подалась вперед, крепко сжав руки.

– Да, мадемуазель, – спокойно ответил Пуаро. – Я верю, чтоваш кузен не убивал лорда Эджвера.

– О! – Ее щеки порозовели, а глаза раскрылись еще шире. –Значит... значит, вы считаете, что это сделал кто-то другой?

– Естественно, у меня есть кое-какие идеи... или, лучшесказать, соображения.

– А вы не скажете мне? Ну пожалуйста, пожалуйста!

Пуаро покачал головой.

– Боюсь, что это было бы... нечестно.

– Значит, вы подозреваете кого-то определенного?

Но Пуаро снова всего лишь покачал головой.

– Если бы я только знала немного больше! – умоляла девушка.– Мне сразу стало бы легче. И, возможно, я смогла бы вам помочь. Да, я в самомделе могла бы вам помочь.

Против ее молящих глаз трудно было устоять, но Пуаропродолжал качать головой.

– Герцогиня Мертонская по-прежнему убеждена, что это быламоя мачеха, – задумчиво произнесла Адела и исподтишка посмотрела на Пуаро.

Он невозмутимо молчал.

– Но я не могу этого себе представить.

– Какого вы о ней мнения? О вашей мачехе?

– Я ее почти не знаю. Когда отец женился на ней, я училась вшколе, в Париже. Когда я вернулась домой, она отнеслась ко мне, можно сказать,хорошо – то есть она почти не замечала меня. Мне она показалась очень глупойи... корыстной.

Пуаро кивнул.

– Вы упомянули о герцогине Мертонской. Вы часто видитесь сней?

– Да. Она очень добра ко мне. Последние две недели я многобывала у нее. Все это так ужасно – сплетни, репортеры, Рональд в тюрьме. – Онавздрогнула. – Мне казалось, что у меня нет друзей. Но герцогиня отнеслась комне как к родной, и он тоже славный – я имею в виду ее сына.

– Он вам нравится?

– По-моему, он застенчив, суховат, с ним трудно найти общийязык. Но его мать так много рассказывает о нем, что мне кажется, будто я егохорошо знаю.

– Понятно. Скажите, мадемуазель, вы очень привязаны к своемукузену?

– К Рональду? Конечно! Он... мы мало виделись последние двагода, но раньше он жил с нами, и я... я его просто обожала. Он все время шутил,дурачился. Он был единственной отдушиной в нашем мрачном доме.

Пуаро сочувственно кивал, и тем сильнее шокировал меня егоследующий вопрос:

– Вы не хотите, чтобы его повесили?

– Нет, нет! – Девушка буквально задрожала. – Ни в коемслучае! О! Если бы это только была... моя мачеха! Это наверняка она. Такговорит герцогиня.

– Ах! Если бы только капитан Марш остался в такси!.. Так?

– Да. То есть... что вы хотите сказать? – Она нахмурилась. –Я не понимаю.

– Если бы он не пошел за тем человеком... Кстати, выслышали, как кто-то входил в дом?

– Нет.

– Что вы сделали, когда оказались в доме?

– Я побежала наверх – за жемчугом.

– Ну да. И вам понадобилось некоторое время, чтобы взять ипринести его.

– Да. Я не сразу нашла ключ от шкатулки с драгоценностями.

– Разумеется. Чем сильнее спешишь, тем медленнее вседелаешь. Итак, прошло некоторое время, прежде чем вы спустились вниз и увиделив холле своего кузена?

– Да. Он шел от библиотеки. – Она с усилием глотнула.

– Понимаю. Вы удивились, – сочувственно сказал Пуаро.

– Да. – Она с благодарностью посмотрела на него. – Он меняиспугал. Я вдруг услыхала за спиной его голос: «Спасибо, Дела», – и чуть неупала.

– Да, – мягко произнес Пуаро. – Как я уже заметил, жаль, чтоон не остался на улице. Тогда таксист мог бы подтвердить, что он не входил вдом.

Она кивнула, и из глаз ее прямо на подол платья брызнулислезы. Она встала, и Пуаро взял ее за руку.

– Вы хотите, чтобы я спас его, так?

– Да, да! Ну пожалуйста! Вы не представляете...

Она стояла перед ним, стараясь сдержать слезы, сцепив пальцырук.

– Вам нелегко жилось, мадемуазель, – мягко произнес Пуаро. –Я понимаю. Очень нелегко. Гастингс, вы не посадите мадемуазель в такси?

Я вышел с Аделой на улицу и поймал ей такси. К тому времениона взяла себя в руки и премило поблагодарила меня.

Когда я вернулся назад, Пуаро ходил взад и вперед покомнате, мрачно сдвинув брови.

Я был рад, когда зазвонивший телефон отвлек его отразмышлений.

– Кто говорит? Джепп? Bonjour, mon ami.[59]

– У него есть новости? – спросил я, подходя ближе ктелефону.

После нескольких восклицаний Пуаро сказал:

– Да, а кто за ней приходил? Они знают?

Полученный ответ явно обескуражил моего друга. Его лицосмешно вытянулось.

– Вы уверены?

...

– Нет, это всего лишь неожиданно.

...

– Да, мне необходимо вновь все обдумать.

...