Начало было положено. 8 марта, невзирая на превентивное задержание почти всех лидеров студенческой акции протеста, состоялся массовый митинг учащихся Варшавского университета. Студенты требовали демократии и уважения к национальной культуре. На этот раз власти не обошлись простыми угрозами, а перешли к действиям. Поскольку милиция не имела доступа на территорию вуза, к университетским воротам подогнали автобусы с «Добровольным резервом гражданской милиции» (Ochotnicza Rezerwa Milicji Obywatelskiej, ORMO): дружинниками в касках, вооруженными резиновыми палками. И началось…

«Автобусы как раз отъезжали… – вспоминала на допросе одна из участниц митинга, – когда внезапно со стороны истфака появились ОРМО-вцы с палками, я побежала… Нас… загнали в Казимировский дворец (одно из зданий на территории вуза. – В. В.)… С балкона я видела, как ОРМО-вцы и милиционеры в касках действуют внизу дубинками. Видела двух милиционеров в форме, которые избивали какую-то девушку, лежавшую без сознания. С правой стороны возле стены лежали два парня, тоже без сознания. К ним подбежали три ОРМО-вца и стали лупить их по лицам и животам. В другом месте несколько гражданских били палками двух девушек. Убегающих били по головам, ногам и шее. Когда через минуту двое студентов попытались втянуть тех парней через окно, к ним снова подлетела пара ОРМО-вцев и стала охаживать их, пока окно не закрыли. Помню, что, стоя на балконе, я разрыдалась и сказала оказавшемуся рядом профессору несколько горьких слов о том, что нас обманули. Остальные чувствовали то же самое. Какой-то парень, бледный и не владеющий собой, хотел сбросить на стоявших внизу ОРМО-вцев горшок с цветами. Его оттащили… Другие требовали ректора, но тот не захотел подойти к окну»[423].

Выбегающие из университета студенты стали собираться большими группами в центре исторической части города – Краковском предместье, но их немедленно атаковали милиционеры. Доходило до гротеска. Несколько десятков человек в поисках спасения укрылись в костеле Святого Креста – одном из крупнейших храмов польской столицы. Кто-то издевательски выкрикнул: «Глядите, как партия заталкивает людей в церковь!»[424] Милиция устремилась внутрь, студенты с пением «Интернационала» попытались забаррикадировать двери, но безуспешно.

Вскоре на улицах города был водворен порядок.

Расправа со студенческим митингом взорвала Польшу. Уже на следующий день в Варшаве состоялась крупная манифестация студентов, вновь разогнанная милицией, а с понедельника 11 марта заполыхало во всех университетских центрах. На протяжении недели демонстрации протеста и столкновения с милицией прокатились по Лодзи, Вроцлаву, Гданьску, Люблину, Ополе, Торуни, Катовицам, Познани, Ченстохову, Щецину. Продолжалось противостояние в Варшаве, где забастовками были охвачены все вузы. Выступления были отмечены также в городах, где не было крупных учебных заведений: Легнице, Радоме и Еленя-Гуре. В Кракове особо напряженными выдались 13 и 14 марта. В эти дни происходили стычки на центральной площади, около памятника Мицкевичу, причем досталось от разошедшихся милиционеров и профессорам. Милиция окружила площадь кордонами и пропускала лишь тех, кто жил или работал в расположенных неподалеку зданиях. Обитатели студенческих общежитий готовились к обороне, запасаясь бутылками с зажигательной смесью. Однако брать штурмом пришлось лишь общежитие Горно-металлургической академии, в остальных центрах протеста удалось разрядить обстановку благодаря вмешательству преподавателей[425].

Еще около полутора недель двери польских вузов и стены общежитий украшали лозунги: «Нет хлеба без свободы», «Вся Польша ждет своего Дубчека», «Рабочие с нами», «Долой цензуру!», «Вернуть Дзядов на сцену!» и т. д. Столкнувшись с предвзятостью прессы, студенты пустили в ход листовки, переписывая их методом «китайской пишущей машинки», т. е. сразу по несколько штук под копирку. В этих листовках, а также в резолюциях, принимаемых забастовщиками, провозглашалась верность социализму, но содержались требования к прессе сказать правду о событиях, а к милиции – отпустить арестованных.

На волнения молодежи (а среди задержанных милицией рабочих оказалось даже больше, чем студентов) власть ответила новым витком антисионистской пропаганды. Газеты соперничали друг с другом в поиске «провокаторов» и «поджигателей», неизменно указывая на «политических банкротов» из прежней элиты, которые действовали якобы по указке сионистов и немецких реваншистов. Особенно усердствовала пресса лояльного партии католического Товарищества ПАКС, печатавшая материалы откровенно антисемитского характера. Студенческих заводил называли «банановой молодежью», СМИ публиковали фамилии отпрысков высокопоставленных родителей, замеченных в акциях протеста. Лишь к концу мая, когда волнения уже давно утихли, Гомулка начал сворачивать кампанию, опасаясь, что она выйдет из-под контроля. Сотни людей к тому времени оставались под арестом в ожидании суда, тысячи вынуждены были эмигрировать.

Всего из страны в 1968–1969 гг. без права возвращения уехали более 15 тыс. граждан, среди них несколько сотен ученых, около 200 сотрудников прессы и издательств, 91 артист, 26 кинематографистов и более 300 врачей. Была проведена большая чистка в руководящих органах. Уже к сентябрю 1968 г. ответственных постов в Варшаве лишились 774 человека, в том числе 5 министров, 22 заместителя министра, 133 директора и заместителя директора отделов министерств; 82 члена руководящих органов партии не были переизбраны в новый состав ЦК на V съезде ПОРП, состоявшемся в ноябре 1968 г.[426] Отличившийся в событиях весны 1968 г. Мочар был избран в ЦК ПОРП и кандидатом в члены Политбюро, а освободившееся в связи с его переходом на партийную работу кресло министра внутренних дел занял человек, никакого отношения к «партизанам» не имевший. Гомулка явно переменил отношение к товарищу по подпольной борьбе. В целом антисионистская кампания как средство обновления партийных кадров принесла свои плоды, хотя далеко не удовлетворила ее зачинщиков.

В периоды кризисов в ПНР особое значение всегда имела позиция епископата. Невзирая на годы атеистической пропаганды, клир сохранял огромное влияние на население. Достаточно сказать, что в социалистической Польше Рождество и Пасха были нерабочими днями, а все школьники посещали уроки Закона Божьего, проводившиеся ксендзами в особых «пунктах катехизации» при костелах. Власти вели с церковью ожесточенную борьбу за души людей. Последнее их столкновение произошло в 1966 г., когда органы власти организовали большие торжества в честь тысячелетия Польского государства, пытаясь затмить мероприятия церкви в честь тысячелетия крещения поляков. Кроме того, милиция и местные власти чинили всяческие препятствия паломникам, ежегодно собиравшимся в Ченстохове, чтобы поклониться величайшей святыне Польши – иконе «Черной Мадонны»[427]. Иерархи тоже находились под постоянным давлением. Одним из средств воздействия на них был отказ в выдаче заграничных паспортов. Примас С. Вышиньский, к примеру, не получил загранпаспорт осенью 1967 г., из-за чего не смог присутствовать на Первой генеральной ассамблее Синода католических епископов в Риме (29 сентября – 29 октября 1967 г.).

К «антисионистской кампании» епископат отнесся с отстраненным любопытством. Оно и понятно: кампания никак не затрагивала интересы церкви. Когда же на улицы вышли