В палатке, служившей столовой, они встретили еще нескольких женщин с «Архимеда» и поделились своими злоключениями. Они набросились на свежий белый хлеб и смородиновый джем в огромных, чуть ли не ведерных банках. На лакомствах отъедались и без того жирные мухи. Когда Салли спросила, пошлют ли сегодня спасенных медсестер на работу, в ответ раздался смех. Да успокойтесь вы, сказала сестра с Лемноса, вас ведь только что выловили из моря. Всего день прошел, а казалось, что вечность, он тянулся так, как, наверное, один из семи дней Творенья.

После еды они строем отправились навестить старшую сестру Митчи. Салли в паре с Наоми. В палатке, где лежала Митчи с еще одной старшей сестрой, было два тюфяка. Старшая сестра-англичанка заболела воспалением легких. Лицо Митчи вновь обрело цвет. То, что некогда было ее ногой, прикрывал полукруглый купол.

— Когда-то я была танцовщицей, — с ходу сообщила Митчи сестрам Дьюренс, едва те вошли.

На шутку эта фраза явно не тянула. Глаза Митчи горели, но вследствие не безумия, а горячки.

— Когда мы танцевали с главным хирургом на балу в госпитале, люди собрались, чтобы посмотреть на нас. Знаю, что вы мне не верите.

Салли с Наоми в один голос принялись убеждать ее, что верят.

Лицо Митчи исказилось болью, она в безмолвной мольбе разинула рот — старушечий, будто резиновый.

— Вот так-то, — печально подытожила Митчи, когда приступ миновал, — столько бедняжек утонуло, а они ведь были куда моложе меня.

В чем не приходилось сомневаться, так это в живучести Митчи. В этом она была на две головы выше Салли.

— Они здорово ошибаются, если считают, что я всю оставшуюся жизнь просижу в инвалидной коляске, — подтвердила эту мысль Митчи. И подняла вверх руку. — Вы уже виделись с этим здешним командиром? Знаю, виделись. Меня с души воротит при мысли, что придется передоверить вас ему. Но тут уж ничего не поделаешь — через полчаса мне сделают укол. Я от этого опиума точно стану наркоманкой. Вот вернемся домой, и вы в один прекрасный день найдете меня в притонах на Литл-Коллинз-стрит.

Боль Митчи, казалось, заполнила всю палатку, и сестры Дьюренс вынуждены были отступить под ее натиском — этой боли требовалось слишком много места.

В столовой санитары раздавали еду. Ужин состоял из говядины и печенья. Санитары даже не удосужились соблюдать подобие обходительности, разнося скуднейший ужин. Поставив эмалированную миску на стол, они могли и пальцем в носу поковырять. И все потому, что им никто не сказал, что подобные вещи недопустимы.

* * *

Как только Салли закончила писать письмо отцу, Наоми пригласила ее пройтись перед сном. Они гуляли по тропинкам, выложенным белым известняком, прошли через тенистый сад, окружавший канадский госпиталь, забрались на утес и наслаждались видом синего вечернего неба над гаванью. В лениво-неподвижных водах Мудроса на якоре стояли суда. Их силуэты никак не наводили на мысль, что это военные корабли. Казалось, они и присутствуют здесь исключительно ради придания перспективы пейзажу.

Дружба сестер пока еще не утратила новизны. Они рассуждали об их компании в нынешнем ее состоянии: о непроницаемом лице Неттис и ее вечно нахмуренном лбе. Может, ей просто нужны очки, предположила Салли. У Фрейд, по словам Наоми, такой вид, будто ничто и никогда ее больше не удивит. Будто она все уже на свете повидала и перечувствовала. И все же где-то глубоко внутри нее таится изумление. Онора? Лео? Ну, что касается этих двоих, тут уж ожидания оправдались полностью. Или почти полностью. Эти девушки были куда общительнее и предсказуемее, чем Фрейд.

Кто же будет ухаживать за несчастной Митчи в старости? Кажется, она говорила про какого-то брата на Тасмании. Митчи — тут сестры сходились во мнении — будет весьма и весьма беспокойным инвалидом.

Потом Наоми выдала нечто неожиданное:

— У меня задержка с месячными. С самого апреля нет.

Стало быть, дружба и откровение. Ведь такие новости, как правило, доверяют только друзьям.

— И еще, — добавила Наоми, — у меня ни с кем из мужчин ничего не было. Значит, дело не в беременности.

Салли невольно покраснела, когда их беседа приняла столь необычный характер. И самой Наоми рассуждать на подобные темы было непросто. Интересно, а как обстоят дела у других? Она не замечала никаких следов «проклятия Евы» у остальных — ни пятен крови на одежде, ни лихорадочных подтираний полотенцем над ведром, словом, ничего подобного.

— Это имеет даже название — аменорея[16], — сообщила Наоми. — И вот еще что — я не мечтаю о мужиках день и ночь напролет. И совершенно равнодушна к ним, если речь не о пациентах. Знакомо тебе такое?

Салли задумалась. Мечтать о мужчинах день и ночь напролет? М-да, ей предстояло приспособиться к поступи этой новой дружбы, да и к тому, что было время, когда Наоми как раз мечтала о мужчинах день и ночь напролет, а вот теперь они для нее — пустое место.

— Я жду с самого июня, а сейчас уже август на подходе, — сообщила Салли.

— Бедняжка, — тихо сказала Наоми. — Беспокоишься?

— Я тут подумала, может, у Митчи спросить… Но потом…

— Все вернется в нормальное русло. Все эти осмотры раненых, жуткие раны. Вдобавок мы едва не ушли на дно вместе с «Архимедом». Тут уж ничего не поделаешь.

Она взяла Салли за руку. Та сразу почувствовала прикосновение своей жаркой и потной ладони к сухой Наоми.

— Как видишь, беспокоиться не о чем. Митчи увезут в Александрию, Феллоуза с Кирнаном направили в какой-то госпиталь на суше. Так что, увы, число наших друзей уменьшается. Ну, так тому и быть. Ничего, все вернется в нормальное русло.

Салли не верила, что все вернется в нормальное русло. Как это вообще будет происходить? И как бы в подтверждение этому за белоснежными кладбищенскими стенами сухо треснул винтовочный залп — последние почести кому-то, чьи бренные останки только что предали земле. Она еще крепче сжала ладонь сестры. Раздался звук клаксона, Салли с Наоми посторонились, чтобы пропустить три санитарных автомобиля, шедших из порта.

— Истерички, — заключила Наоми, когда машины проехали. — Это они так выражаются, когда тонут корабли или поезда сходят с рельсов. Истерички. Есть и истерички, — грубовато продолжала она. — Насмотрелась я и на таких. Миссис Карберри, например, — когда телега, на которой резвились ее дети, снесла голову ее сыну. Но дети, как говорится, случай особый. Главное, что мы с тобой — не истерички. И не истериковали. Разве нет? Я имею в виду, в воде. Теперь все это кажется странным. Но и мужчины — странные. Молчат. Дремлют. Загадка, но другого рода. Месячные куда-то пропали, и вместе с ними наш долг как истеричек. Они никогда не решатся написать историю «Архимеда», и все потому, что мы на истеричек явно не тянем.

— Я устала, — пожаловалась Салли.