Что именно ее утомило, было загадкой для нее самой.

— Мы называем это «проклятьем». Но стоит этому проклятью чуток запоздать, как мы тут же не знаем, что делать.

Салли внезапно захотелось расхохотаться.

Три дня спустя они уже почти тяготились тем, что их спасли. Их так изнурили непрерывно высказываемые всеми медсестрами острова добрые слова, что они готовы были скрыться куда угодно. Утешением была Митчи. Ее разговорчивость сильно умерилась — из-за донимавших ее приступов боли. Они обсуждали характер и особенности ее ран с ее дневной медсестрой — англичанкой, настолько же доброй, отзывчивой и сердечной, насколько старшая сестра была деспотичной и недовольной. Они хотели знать, как дренировать рану после ампутации.

— Да как обычно, — ответила англичанка. — Обеспечить отток крови и серозной жидкости. Раны на другой ноге — с открытым переломом — признаков сепсиса не обнаруживают, но уход за ними сложнее.

На четвертый день их допустили к работе и направили в распоряжение старшей сестры — той самой властной дамы, явно уроженки сельской местности, — дежурить в отделении для больных дизентерией. Одно из таких отделений располагалось в длинной лачуге ниже их палаток, там была и палатка на случай переполнения отделения, которую человек со стороны назвал бы шатром. Медсестры окрестили это сооружение «цирком». Ходили слухи о резко участившихся случаях заболевания дизентерией на Галлиполи — болезнь косила людей не хуже пулеметов врага. Медсестрам с «Архимеда» по пути к дизентерийной лачуге приходилось миновать миазмы и скопища мух. Иссохшиеся от обезвоживания лица солдат с ввалившимися глазами дожидались их и в палатке, и в лачуге, где непрерывно жужжали мухи величиной с овода. Первое впечатление: боже, какой ужасающий бардак! Куда смотрит начальство? Другие медсестры, вечно торопящиеся, в белых передниках, спешили на зов больных, иногда выражавшихся до неприличия вульгарно. Они привычно отводили солдат в находящийся снаружи нужник и без тени смущения помогали им там устроиться либо носились с бутылями дезинфектантов, либо спешно меняли постельное белье, либо столь же спешно отскребали от экскрементов прорезиненные матрацы, пока изнуренный бесконечными позывами молодой человек дожидался на стульчике, когда приведут в порядок его койку. Босоногие мужчины в сорочках и штанах до колена, на секунду или две задержав взгляд на медсестрах, тут же поспешно и виновато отворачивались, спохватившись, что предстали перед противоположным полом в самом неприглядном виде. Безнадежно больные — те лежа на койках просто беспрерывно сучили руками или вертели головами словно грудные дети.

Сержант-санитар отрядил «дочерей „Архимеда“» отскребать грязь. Их без лишних церемоний отправили в расположенную чуть дальше по тропинке служившую складом палатку. Вернулись они оттуда со щетками и ведрами воды, смешанной с нашатырным спиртом — то есть с простейшими приспособлениями для дезинфекции и наведения чистоты, что якобы святая обязанность медсестер. На деле же им только предстояло подтвердить свое право из медсестер, стоящих на четвереньках, вновь превратиться в медсестер, ходящих прямо. И они приступили к устранению источников смрада, возблагодарив как послание небес бьющий в нос нашатырь, непрерывно отгоняя норовившие сесть на лицо мириады мух.

Покончив с мытьем пола в дизентерийной лачуге, они направились в «цирк». Коек там не было, раненых, соответственно, тоже, и все равно это был ад — воздух почернел от кружащих мух. Люди лежали на разложенных прямо на полу матрацах, и их было больше. Отскребая проходы между матрацами, Салли ощущала зловонное дыхание больных. Было слышно, как снаружи к палатке подкатила санитарная машина, и целая толпа санитаров внесла другую толпу — больных, которых предстояло срочно размещать здесь.

— …Твою мать, да не вертись ты под ногами! — рявкнул какой-то сержант-санитар на Салли. Боже, где сейчас Кирнан, их вежливый, деликатный Кирнан? Вроде его направили в другой госпиталь. Салли, поднявшись, посторонилась и стала думать, как ответить, но ничего подходящего ей в голову не пришло. Она увидела, как санитары кладут только что поступивших больных на вонючие, загаженные матрацы.

— Есть здесь чистые чехлы для матрацев? — внезапно поднявшись, громко спросила Наоми.

— Что-что? — переспросил сержант-санитар, стоявший между тремя подпорками в центре палатки.

— Я спрашиваю, есть здесь чистые чехлы для матрацев?

Сержант выпучил глаза и ткнул в нее каким-то жезлом — видимо, знаком принадлежности к младшему комсоставу.

— Это не ваша забота!

— Вы и с женой так разговариваете? — продолжала Наоми.

— Ты бы лучше заткнулась, сестрица, — пробормотал один из тех, кто нес носилки.

Прозвучало это почти заботливо.

— В таком тоне с медсестрами не разговаривают, — не сдавалась Наоми, неотрывно глядя на сержанта, жалким образом пытавшегося подражать изящно помахивавшим стеком офицерам.

— Так валяй и настрочи жалобу на меня, тупица, — ответил тот. — До тебя уже пытались.

Кое-кто из санитаров с носилками хохотнул, а привыкшие ко всему медсестры Лемноса молчали как рыбы, демонстративно созерцая брезент палатки. Одна из них бросила стоявшим на коленях коллегам Наоми:

— Не все матрасы такие грязные.

У сержанта эти слова вызвали смех — непринужденный смех человека, официально уполномоченного хранить безразличие. Лучшего ответа сержанту придумать было трудно. Наоми, прищурившись, глядела на него пару секунд, после чего вновь опустилась на колени. Было видно, что внутри у нее все кипит от возмущения.

И она продолжила отскребать пол.

Салли увидела, как с матраца поднялся мужчина и торопливо выбежал из палатки. Может, еще недавно он был солдатом, а теперь стал живым воплощением того, во что превращает человека болезнь, безвольным созданием, во что бы то ни стало стремящимся исторгнуть из себя кал.

Отработав смену, с тазами и ведрами в руках, медсестры направились к водоразборной колонке, но воды, чтобы привести себя в порядок после кошмарной работы, явно не хватало. В большой палатке и дальше в отделении стояли емкости с фильтрами для воды, доставленные сюда на корабле. Из них можно было пить очищенную воду без риска заразиться.

Говорили, что на борту плавбазы в порту находятся запасы подкладных суден. За обедом это подтвердила и Кэррадайн. Но полковник отчего-то не желал доставить их сюда. Он считал, что для страдающих дизентерией небольшая пробежка только на пользу — она приучает, сдерживаться. К тому же если человек симулирует болезнь, так пусть побегает. В наказание.

— Симулирует болезнь?

Да, сачкует. Ему уже приходилось сталкиваться с таким в других местах. Слава богу, он на своем веку повоевал. И в Африке, и в Индии. Как раз как у Киплинга.

— Не может он такое всерьез говорить, — не верили женщины. — Он что, о бациллах не слышал?

Весь следующий день они простояли на коленях в тифозном отделении. Отделением руководили не так скверно — да и количество позывов не такое, как у больных дизентерией. И завотделением почти всегда оставался на виду. Он хоть и не был яркой личностью, но все-таки держал санитаров в узде. Поэтому, если на пути у них оказывалась одна из драивших полы «дочерей „Архимеда“», дальше злобного шипения дело не заходило. Впрочем, это были их палата, их отделение, злобно шипеть полагалось по штату. Была одна яркая личность среди медсестер — та говорила в голос, не шипела, но их игнорировала. Среди санитаров даже попадались совершенно беззащитные экземпляры, которые держались с ними едва ли не виновато. В основном это были пожилые мужчины, обращавшиеся к ним «Прощу прощения, сестра».