Тифозники уже не подпадали под категорию «сачков». Салли собственными глазами видела, как до их посещения снизошел сам полковник, да еще и со свитой — заведующий отделением, старшая сестра и главный санитар. Все они поднялись при виде этого высокопоставленного идиота, всерьез полагавшего, что навозные мухи закаляют характер. Палаточная сестра склонила голову, но отвесить поклон все же воздержалась.

— Нет-нет, можете не подниматься, — галантно успокоил он драивших полы сестер.

Когда полковник вместе с санитаром остановились рядом с Салли, та с необычайной остротой ощутила запах — сильный и агрессивный запах гуталина, исходивший от ботинок полковника и главного санитара. Пока светила медицины обозревали отделение, палатный врач внес предложение:

— Сэр, мне кажется, креозол не подходит для применения в уборных. Канадцы рекомендуют хлорную известь, а новозеландцы — синее масло, то есть отфильтрованный парафиновый дистиллят.

Тут полковник Спэннер даже проявил подобие терпимости, по-отечески возложив руку на плечо палатного врача.

— Пошлите их подальше с их рекомендациями, — веско проговорил он. — Креозол — официально утвержденное в британской армии средство. А здесь — австралийцы.

— Но сэр, — бесстрашно продолжал палатный врач. — Мух развелось столько, что…

— Ну, знаете, — с видимым усилием подавляя зевок, ответил полковник. — Сейчас вроде как лето. Естественно, что летом мухи плодятся достаточно интенсивно. — И тут же усмехнулся. — Ох уж эти канадцы. Едва выбрались из своих прерий, как уже лезут везде со своей хлорной известью…

После чего одарил «этих канадцев» довольно благосклонным хохотком, шлепнул себя по ляжке стеком и, развернувшись, повел свиту за собой.

Салли услышала, как палатный врач тихо сказал:

— Но в канадских-то госпиталях мух куда меньше.

С доставкой на транспортном корабле еще двух сотен пострадавшим девушкам с «Архимеда» было позволено подняться с колен. Им дали возможность продезинфицировать руки, надеть маски и приступить к работе в общих палатах. Все еще продолжалось августовское наступление на Галлиполи, и санитары постоянно разгружали санитарные машины. Салли поставили помощницей Кэррадайн. И вручили ножницы — срезать завшивевшую и грязную форму с солдат. Она вспомнила, как ей впервые пришлось заниматься этим еще на «Архимеде», и ее поразило, как сильно может загрязниться форма всего за пару дней после попадания на фронт. Но по-настоящему ее поразило не состояние обмундирования, а сами обмундированные. Другой ее обязанностью было отгонять мух от пропитанных кровью повязок и открытых ран. Воздух гудел и дрожал от одуревших насекомых. Салли свободной рукой орудовала хирургическими ножницами и щипцами, извлекая прикрывавшую раны марлю. После — проспринцевать все, включая подкожную область, и наложить свежую повязку.

Кэррадайн обрабатывала рану на лице одного молодого солдата, если судить по ярлыку, достаточно серьезную, Салли успевшими затупиться ножницами вспарывала неподатливую ткань мундира. Австралия, издавна гордившаяся своей шерстью, постаралась, чтобы ее сыны были одеты в плотную и тяжелую форму.

Покончив с формой и увидев нижнюю челюсть солдата, с которой сняли повязку, Салли ужаснулась — ей показалось, что у нее перед глазами чудовище. Таким, во всяком случае, она представляла чудовище.

— О Боже, — вырвалось у Кэррадайн.

Она взяла тампон, пропитанный перекисью водорода. Молодой уродец взревел — стерилизующий раствор вызывал жгучую боль.

— Все хорошо, — шепнула Кэррадайн.

Салли подумалось, что именно таким тоном вещают профессиональные утешительницы, вкрадчиво пытаясь успокоить тех, кого смерть уже коснулась своей ледяной лапищей.

* * *

В окрестностях Лемноса обнаружили дрейфующую лодку с уже разлагающимися трупами четырех солдат и трех медсестер. Одну из девушек смогли идентифицировать только по часам — это была медсестра по имени Кеато. Всем женщинам с «Архимеда» выделили час, чтобы они могли спуститься с холма на уютное кладбище и проститься с Кеато и еще двумя ее товарками, личности которых так и не удалось установить. В полузабытой прежней жизни, если медсестра умирала от перитонита или, скажем, воспаления легких, родители покойной воздвигали на могиле потрясающее надгробие — видимо, в знак несогласия с судьбой, ниспославшей столь раннюю смерть. Но погребение Кеато в силу не совсем привычной гибели, да и предшествовавшей жизни было другим.

Погребение надо было проводить при обнаружении спасательной шлюпки. Не следовало бы им возблагодарить судьбу, что, попав на борт, они стали ее баловнями? Погибнуть, когда воздуха вокруг дыши не надышишься, считала Салли, куда хуже, чем утонуть.

Но как бы то ни было, торжественность падре и игра трубача облегчали скорбь. Когда все завершилось, Салли с облегчением вернулась к палаткам, стремясь оказаться подальше от этого распада молодой плоти, места, куда больше подходящего старикам, чтобы привести в порядок мысли.

Под черным покрывалом ночи Салли вдруг проснулась от того, что чья-то рука ползала у нее по животу, и вскрикнула от охватившего ее возмущения. Она сразу представила себе, что это кто-то из жутких, глумливо лыбившихся, испускавших яд, косорылых санитаров. Проснулись и остальные девушки. Когда она зажгла висевшую на подпорке лампу, показалась половина лица Фрейд. Стало светло. По земляному полу замельтешили тени. Она разглядела кучку земли, в которой скрылось нечто темное и покрытое мехом.

— О, Господи! — вскричала Фрейд. — Нас же предупреждали! Помните? Насчет кротов.

Салли прикрыла глаза.

— Я-то перепугалась, что это кто-то из санитаров ко мне полез, — призналась она.

— А может, и полковник собственной персоной, — высказала предположение Фрейд, и все разразились жутким, неудержимым смехом.

— Я за то, чтобы оставить лампу гореть, — предложила Онора.

— И я за! — с важным видом согласилась Розанна Неттис.

Предложение было принято единогласно.

В ту же ночь вскоре после визита крота разразился ливень с градом. Кое-где градины пробили ткань палатки. Утром Наоми пластырем заклеила дыры в палатке и в земляном полу. Но на следующую ночь кроты явились снова, и в мерцающем свете лампы было видно, как зверьки носятся взад и вперед куда-то по своим ночным делам.

На карточном столике у входа в столовую всегда лежал ворох писем. Иногда появлялась и аккуратно обшитая посылочка. Посылки вызывали волнение и радость. Все бегали в поисках ножниц взрезать ткань. Сестры Дьюренс даже и не смотрели на этот столик. По их глубокому убеждению, адресованные им письма просто не смогут дойти. Нет, другим они могли писать отсюда сколько угодно писем. Но, как им казалось, эти самые другие вряд ли станут им отвечать.

Но в одно прекрасное утро кто-то из коллег оповестил о лежащих на столике посылках для них. Прочитав, что было выведено на этих посылках, Наоми и Салли недоуменно переглянулись — адресованы они были еще в Египет, в «Мена-Хаус», Александрия, потом их снабдили новой наклейкой с начерканной кем-то припиской — «На „Архимед“!» — «На Лемнос, если живы»!