— Нет, конечно.

— Тогда о чем же?

— О решении остаться на месте. Карта имелась, направление знал — надо было идти к равнине. По крайней мере, облегчил бы задачу поисковым группам.

Начальник штаба с сомнением произнес:

— Или нарвался бы на душманов.

— Ну, нарвался бы или нет — это еще вопрос, — возразил Андрей. — А в пещере получил обморожение с ранением, люди из-за меня погибли…

— Это война, Андрей Николаевич, и смерть — неотъемлемая ее часть. Мне кажется лучше вычеркнуть из отчета данное сомнение.

— Вычеркивай. Там все одно треть переписывать.

— Почему треть? Ты что-то вспомнил?

— Да, кое-какие детали. Лежу тут то на левом боку, то на правом — стенки изучаю… Делать нечего, вот и восстанавливаю поминутно свой неудачный вылет. Полагаю, эти детали могут заинтересовать Комиссию.

— Хорошо, тогда вечерком я пришлю штабного офицера с пишущей машинкой — надиктуешь ему свежий вариант, — кивнул Афанасьев. И, понизив голос, добавил: — Ты, Андрей, побольше напирай на отвратительную погоду, а мы в свою очередь подтвердим: дескать, позарез нужны были разведданные, вот и полетел человек, невзирая на условия.

— А что, гости из Москвы настроены агрессивно?

— Да всякие попадаются. Одни штампуют приказы с драконовскими сроками проведения армейской операции; другие потом спрашивают за неминуемые потери, — расстроенно проговорил начштаба и снова углубился в изучение отчета.

Приподнявшись, Воронов поправил подушку, лег поудобнее и уставился в стенку, на которой за пару дней успел изучить каждое пятнышко, каждую трещинку в краске.

— …Лидеры двух стран отказались от четкой повестки встречи и вели «свободный» диалог, — продолжала выпуск новостей Аза Лихитченко. — Советское руководство в этом диалоге надеется найти понимание и общий язык с руководством США в вопросах готовности строить отношения на равных, без оглядки на идеологические различия двух систем. Наиболее трудной из обсуждаемых стала тема о пятидесятипроцентном сокращении стратегических ракет. В качестве вероятного итога женевской встречи рассматривается договоренность о визите в следующем году Михаила Сергеевича Горбачева в Вашингтон, а Рональда Рейгана — в Москву…

Дальнейшие новости Андрея не интересовали. Прикрыв глаза, он углубился в воспоминания…

* * *

Воронова привезли в Центральный клинический госпиталь трое суток назад — прямо с аэродрома. В осмотре его ран и обмороженных участков конечностей принимали участие три полковника: начальник госпиталя, начальник медицинской службы и главный хирург. Что поделаешь, не каждый день сюда привозили раненых генералов.

После короткого осмотра спешно начались реанимационные мероприятия: переливание крови, обработка пострадавших от холода участков тела, подготовка к операции…

Операция прошла успешно: хирурги извлекли осколок и зашили обе раны. Вошедший в поясницу осколок, слава богу, не задел ни позвоночник, ни внутренние органы.

Очнувшись от наркоза, Воронов долго не мог взять в толк, где он находится. Когда ему объяснили, он изумился еще больше.

— Но как я сюда попал? — спросил он дежурного реаниматолога.

Тот с улыбкой поправил одеяло:

— Вас привезли с аэродрома около трех часов назад.

Да, врач поправил одеяло. Ощущение жуткого холода не оставляло Андрея. Потеряв много крови, он настолько сильно промерз в пещере, что даже на исходе третьего дня кутался под шерстяным одеялом и не прочь был попросить еще одно. В палате сохранялась постоянная температура от плюс двадцати двух ночью до плюс двадцати семи днем. А ему казалось, будто в здании госпиталя гуляют ледяные сквозняки, и жуткий холод проникает под одеяло.

Врачи серьезно занимались восстановлением здоровья генерала. Помимо ежедневного утреннего обхода в его палату раз пять-шесть осторожно заглядывал дежурный врач или старшая медсестра. Если Андрей не спал, интересовались самочувствием, мерили температуру и пульс, подкармливали витаминами.

Санитарки, привозившие в палату на специальной каталке завтраки, обеды и ужины, вообще не чаяли в нем души. Помимо полагавшейся нормы они подкладывали ему «доппаек» в виде пирожков, блинчиков и прочих вкусностей, которые они умудрялись приготовить в здешних условиях самостоятельно.

* * *

Четвертый день в госпитале ничем не отличался от всех предыдущих. Разве что утренний обход затянулся дольше обычного.

Начальник отделения со свитой, состоящей из хирурга, двух терапевтов, дежурного врача, ординатора и старшей медсестры, задержался в палате генерала. Ознакомившись с динамикой, о чем-то негромко посовещался с коллегами.

Потом спросил:

— Как вы себя чувствуете?

— Лучше, — ответил Воронов. — Сегодня проснулся, а одеяло валяется рядом с кроватью.

— А спали нормально?

— Да, вполне.

— Значит, озноб стал беспокоить меньше?

— Озноба уже нет.

— Неплохо-неплохо, — записывал что-то в большой блокнот начальник отделения. — А что с раной? Жжет, саднит, тянет?

— Нет, только во сне иногда напоминает о себе, если неудачно повернусь.

— Ну, а что с настроением? Переживаете о случившемся или уже успокоились?

Генерал пожал плечами:

— Настроение в норме. Обидно, конечно, что «духи» достали ракетой, но это обычная для войны ситуация…

Опрос длился минут пятнадцать и походил на игру в пинг-понг. Доктор осторожно забрасывал мячик на половину Воронова, интересуясь его психологическим состоянием. А тот, будучи уверенным, что партия задумана ради выяснения его годности к дальнейшей летной работе, изо всех сил старался казаться здоровым.

Но Андрей ошибался. И понял он это лишь через несколько часов.

* * *

После сытного обеда он быстро заснул. Снилась Академия Генерального штаба. Широкие коридоры главного корпуса, светлые аудитории, торжественный актовый зал.

— Всех нас в первую очередь должна волновать судьба Родины! Не Афганистана, Индии, Кубы или еще какой страны, а нашего с вами Советского Союза! — все более распалялся заведующий кафедрой генерал Шипарев.

Он проводил дополнительные занятия в рамках подготовки к государственным выпускным экзаменам. Группа слушателей была небольшой — в аудитории перед генералом сидели всего шесть полковников, в скором времени выпускавшихся из академии. Находился среди них и полковник Воронов.

Константин Анатольевич Шипарев слыл умнейшим уважаемым аналитиком, написавшим ряд научных трудов. Его все и всегда слушали с величайшим вниманием. Сегодня, исходя из камерности аудитории, генералу можно было позволить себе расслабиться и сказать чуть больше того, что предполагала программа.