— Ваш сын — не ребёнок, Бася! — возразила я. — Что значит «у вас», «сделали»? Он пришёл ко мне взрослым зрелым человеком и должен сам знать меру. Я его за руки хватать за столом не могу. А чтоб вы знали, он без водки за обед не садится. Хоть пару рюмок, а пьёт каждый день. Я его таким получила, а не сделала!

— Что вы мне такое говорите? Что я своего сына не знаю? Он никогда раньше не пил!

— Когда это «раньше»? — защищалась я. — В школе? Вы не живёте с ним давным-давно и понятия не имеете, что он делал за дверями своей квартиры!

Бася обиженно дёрнула плечами и направилась к выходу. Старушки-приятельницы, сочувственно чмокнув меня в щёку, засеменили вслед за ней.

— Мать моя — королева, но дура! — вдруг громко изрёк Гарик, когда за Басей и гостями закрылась дверь.

— Гарик!

— Что, дорогая!

— Шёл бы ты спать! — повторила я свою любимую в таких случаях фразу.

— Иду, дорогая!

Гарик побрёл в спальню. Моя мама, дочка и я принялись убирать со стола, стараясь не смотреть друг на друга.

— Терпи, доченька, — шепнула мне мама. — Все терпят, и ты терпи!

Работу себе я так и не нашла. Раньше мая-июня нигде ничего не обещали. Мама подсовывала мне по чуть-чуть на карманные расходы, но через несколько месяцев наступало время платить за следующий семестр в колледже, и я боялась, что попаду впросак. До сих пор на учёбу я зарабатывала сама и просить у мамы, да ещё теперь, когда появился Гарик, мне страшно не хотелось. Тем более, я знала, что у них долги за свадьбу, а ещё долбаная книга расходов! Всё это угнетало меня. Я постоянно ходила взвинченная и думала: «Где бы заработать?»

На носу маячил серьёзный зачёт. Надо было заниматься. Сразу после лекций я пришла домой и засела у себя в углу за книги. Мама и Гарик обедали. Они вполголоса беседовали. Я не прислушивалась и, только случайно уловив своё имя, насторожилась. Говорил Гарик:

— Почему она не платит вместе с нами за квартиру? У нас на работе все девочки платят родителям часть квартплаты. В Америке это нормально! А для нас была бы дополнительная экономия!

— Может быть, в Америке это и нормально, а в нашей семье — нет, — тихо возразила мама ледяным тоном.

Я этот тон хорошо знаю. Он хуже крика. — За что моя дочь должна платить? За то, что она спит в проходе за шкафом? Тем более, она сейчас без работы и учится. Она — девочка, студентка, она моя дочь, в конце концов! Моя дочь мне платить за квартиру не будет! Что касается экономии, то жаль, что ты не начал этот разговор раньше. Не было бы свадьбы, и мы бы сэкономили кучу денег! И долгов бы, кстати, не было бы тоже! Ты что-то их отдавать не торопишься!

Гарик отодвинул тарелку, не доев, встал из-за стола и сел к окну курить со своим обычным невозмутимым видом.

Я ненавижу эту манеру отмалчиваться! Нормальные супруги должны разговаривать, даже если есть проблемы. А всё-таки он — сволочь! Я всегда подозревала, и вот наконец-то он высказался!

Мама убрала со стола и ушла в спальню. Через некоторое время Гарик поднялся и пошёл туда же. В квартире стояла гробовая тишина.

Я устроилась поудобнее на диване и позвонила своему другу. Змеиным шёпотом, задыхаясь от гнева, я пересказала ему сволочной разговор за обедом.

— Прохвост! — выругался мой друг. — Надо его наказать! Перепиши незаметно номера его кредитных карт, и я накуплю на них всё, что угодно! Этот скупердяй, конечно, отмажется, что покупки делал не он, и платить не будет. Его кондрашка хватит, когда он получит счёт! Так ему и надо!

Идея с картами мне понравилась, но шарить по карманам Гарика не очень-то привлекало.

— Пока не надо, — сказала я другу. — Но если он тронет маму, тогда уж ему не сдобровать. А номера карт надо бы переписать. В случае чего можно будет прищемить ему хвост!

— Погоди, он ещё твоей маме устроит какую-нибудь подлянку! — пообещал на прощанье мой друг. — Надо меры принять, чтобы этот подонок не выпендривался!

Когда я повесила трубку, была полночь. От злости на Гарика спать не хотелось. Я вытянулась на диване и включила телевизор.

Что-то у нас в семье разладилось Дочка ходит злая, как сиамская кошка. Кажется, если её погладишь, тут же цапнет! После колледжа приходит домой, садится не за книги, а к телевизору, и бесконечные сериалы мыльных опер сменяют друг друга. Для меня они все одинаковы. Джон любит Мари, но почему-то должен жениться на Шерри, которая, в свою очередь, любит Питера, но её родителя заставляют её выйти замуж за Джона. Вдруг оказывается, что отец Мари когда-то любил мать Шерри, и тётка Джона была убита троюродным дядей Питера. При этом все герои постоянно выясняют отношения и под великим секретом сплетничают друг о друге. Они путаются в любовном лабиринте сто двадцать одну серию, пока добрый дядя-режиссёр не бросает им нить Ариадны, и, в конце концов, герои соединяются по любви. Героини-блондинки одинаково накрашены и напоминают манекены из модных журналов. В результате все на одно лицо. Я не разбираю, когда кончается один сериал и начинается другой.

Телевизор орёт на всю квартиру, а дочка, одним глазом следя за тем, что мелькает на экране, умудряется следить за любовными телевизионными интригами и попутно разговаривать по телефону с подружками, не выпуская трубку из рук ни на минуту. Всё это происходит в то время, как я кормлю обедом Гарика, и дико действует на нервы и мне, и ему.

В ответ на мою просьбу сделать телевизор потише, а лучше его совсем выключить, дочка вскочила, как фурия, и разоралась, что я не даю ей жить. Гарик сидел, втянув голову в плечи, с застывшей ложкой у рта. От стыда и обиды мне хотелось схватить кастрюлю с супом и надеть её орущей дочке на голову! Я ограничилась злобным взглядом, показав исподтишка ей кулак, но внутри у меня всё кипело!

За окном начало марта, а у Гарика с языка не сходят налоги, которые надо платить пятнадцатого апреля. Он ждёт этого дня как страшного суда.

Я так и вела паскудную книгу учёта нашего бюджета, а совесть у Гарика, вопреки моим надеждам, спала беспробудным сном. Мало того, он вдруг заявил, что хочет проверить записи моего счёта в банке. Это настолько вывело меня из себя, что я по-настоящему окрысилась и сверкнула глазами так, что Гарик отскочил и сердито надулся. Я взбесилась не потому, что боялась показать свои почти нулевые «накопления», меня оскорбила сама постановка вопроса. Я себя почувствовала так, будто с меня посредине улицы сдёргивают трусы!

— Проверь книгу! — огрызнулась я. — Мой чек полностью уходит на каждодневные расходы и долг Лишанским!

Гарик не повернул головы. Каждый раз, когда разговор заходил о наших долгах, налогах, счетах и тратах, Гарик прокурорским тоном задавал мне обидные вопросы, куда я что заплатила, и я должна была наизусть цитировать то, что уже записано в книге. Подобные сцены напоминали перекрёстный допрос. Обливаясь жаром, я боялась ошибиться и показаться вруньей, которая пишет одно, а говорит другое. От каждого моего ответа Гарик раздражался всё больше и больше. Однажды, во время подобного опроса, он упал на стул, безнадёжно опустил руки и стал повторять, как заведённый: