коридором. Помещения были заставлены стойками и стеллажами, заполненными пыльными бутылками. В конце концов мы подошли к двери очень древнего вида, скрытой в каменной арке, с железными петлями.

– Вот оно, – сказал Винсент. – Самый дальний конец, куда никто не заходит. Ключ у вас с собой?

Я залезла в сумку, вытащила ключ и протянула ему.

– Ну, давайте попробуем. – Он сунул ключ в скважину замка и повернул. Механизм щелкнул, и Винсент толкнул вперед тяжелую дверь на скрипучих петлях. – Сработало. После вас.

Втянув в себя воздух, я переступила порог и оказалась в маленьком темном погребе с низкими потолками. Винсент дернул за шнур свисавшей с потолка лампочки, но она оказалась перегоревшей. Помещение освещал только тусклый свет, проникающий из коридора, да экраны наших телефонов.

– Вы были правы, – сказала я. – Здесь только вино. Но почему оно хранится под замком?

Тут не было шкафов и полок, только пыльные бутылки, сложенные на деревянных досках. Я наклонилась взглянуть поближе и увидела на стене над одной из груд грубую деревянную табличку.

– Тут написано: «Лоренцо, 1920».

Винсент подошел к другой груде, поменьше.

– А тут: «Бьянка, 1926».

– Кто это? – спросила я.

– Я не знаю, – он продолжал смотреть на стены, освещая своим телефоном другие таблички. – А… Вот тут кое-что…

Я подошла к нему.

– Тут написано: «Коннор, 1984». – Я подошла к следующей. – А тут: «Слоан, 1982». Должно быть, это бутылки урожая того года, когда родились его дети. Но кто все остальные?

– Судя по датам, – ответил Винсент, – и итальянским именам, это должны быть дети семьи Маурицио. Они все давно умерли.

У меня по спине пробежал холодок. Я отошла на середину комнаты и потерла плечи.

– Это как-то зловеще, вам не кажется? Кроме Коннора и Слоан, все эти люди мертвы. Эти таблички – как могильные камни.

– Не все умерли, – заметил Винсент, направляя луч света своего телефона на еще одну батарею бутылок в дальнем углу. – Пойдите сюда, посмотрите. – Он снял табличку с крючка на стене и протянул мне.

Фиона, 1987

– Господи. Это же год моего рождения.

Винсент поднял одну из бутылок и вытер ее ладонью от пыли.

– На этикетке написано 1987, но я его не узнаю. Антон, должно быть, сделал в вашу честь отдельный бленд. И это совершенно точно одна из его картин.

Мое сердце пропустило удар.

– Правда? Покажите. – Удивленная тем, что Антон поместил на бутылках свою работу, я рассмотрела картинку. Там было изображено поле подсолнухов, написанное в стиле импрессионистов, а на краю стояла белокурая женщина. Я подумала, не моя ли это мать?

– Очень красиво, – сказала я. – Потом подошла к следующей груде и в изумлении несколько раз моргнула. – А тут написано «Лилиан». Это моя мама. 1986. Это лето, которое она провела в Тоскане. – Я повернулась посмотреть на этикетки бутылок, и точно – там тоже была картина Антона – восход над полями Тосканы.

Я проверила бутылки Коннора и Слоан, и у них на этикетках тоже были картины Антона, в отличие от традиционных наклеек Маурицио – наброска виллы.

– Как удивительно, – сказала я, оглядывая комнату.

И тут я впервые подумала, что, возможно, Антон действительно по-настоящему любил мою мать.

– А Коннор и Слоан знают про этот погреб? – спросила я.

– Не могу вам сказать, – ответил Винсент.

Я подумала о свернутых холстах в мастерской Антона, и мне отчаянно захотелось взглянуть на них. И только сейчас я вспомнила, зачем пришла в этот тайный погреб.

– Но писем тут нет.

– Похоже, что нет. Вам надо продолжать искать. – Винсент направился к двери, и я последовала за ним. – Эту дверь надо запереть, – сказал он. – И вы, Фиона, храните этот ключ бережно. Это очень ценное вино. Тут лежит небольшое состояние.

– Я понимаю.

Он запер дверь, отдал мне ключ и вывел меня наружу.

После утреннего похода по виноградникам я решила поплавать в бассейне, а потом отправиться на главную виллу. Я уже была на половине травянистого склона, когда заметила лежащую на шезлонге Слоан в красном купальнике и широкополой соломенной шляпе. В бассейне плескались двое детей.

Сначала я решила уйти, но стояла такая удушающая жара, и мне все утро так хотелось поплавать, что я продолжила путь и открыла деревянную калитку.

При звуке открывшейся калитки Слоан опустила очки на нос и обернулась посмотреть, кто идет.

– Привет, – сказала я без всякого стеснения, подходя к шезлонгу рядом с ней и кладя на него полотенце. Я скинула шлепанцы и стянула через голову майку. – Какая жара.

Придерживая очки на кончике своего крошечного носика, Слоан изучила мой купальник в красный горох и пластиковые шлепки.

– Да, сегодня очень жарко.

– А это твои дети? – спросила я, наклоняясь вперед и спуская шорты до колен.

Слоан указала в их сторону пальцем с идеальным маникюром.

– Да, это Эван, а младшая – Хлоя.

Упершись руками в бока, я смотрела на их возню.

– Очень милые. Полагаю, я теперь их новая тетя. Или полутетя. Это правильно?

– Понятия не имею, – ответила Слоан, отворачиваясь.

Я решила не обращать внимания на ее ледяной тон.

– Хочу поплавать. Ты уже объяснила им всю ситуацию? Они знают, кто я?

Слоан, явно запаниковав, немного приподнялась на шезлонге.

– Нет. Я пока ничего им не говорила. Думаю, я сама все еще не оправилась от шока.

– Я тоже, – я прикрыла глаза от яркого света. – Ну что ж, окунусь-ка быстренько. Не волнуйся – я ничего им не скажу. Это не мое дело.

Я быстро зашла в душ возле бассейна. Слоан смотрела, как я прошла к глубокому концу и остановилась, чтобы проверить глубину перед тем, как нырнуть. Вода была упоительно прохладной. Я несколько минут энергично поплавала, а потом остановилась передохнуть в мелком конце и легла на спину.

Дети кидали друг другу маленький пляжный мяч.

Закрыв глаза, я прислушивалась к звукам их смеха.

Потом я вышла из бассейна и вернулась к шезлонгу за своим полотенцем. Слоан поднялась и сняла очки.

– Спасибо, что ничего им не сказала.

Я наклонилась, вытирая ноги.

– Никаких проблем. Это сложная ситуация, и никто из нас не знает, как она повернется. Все может разрешиться в вашу пользу, и я в конце концов просто уеду домой, и вы больше никогда меня не увидите.

Слоан с любопытством посмотрела на меня.

– Похоже, ты не очень волнуешься из-за всего этого.

Выжимая из волос воду, я пожала плечами.

– Ну, я бы не сказала, что совсем не волнуюсь, но я приехала сюда с пустыми руками, так что, даже если я и