Мне надо выйти отсюда, надо проветрить голову и собраться с мыслями. Когда я встаю, Нина не пытается меня остановить, напротив — смотрит с насмешливым любопытством. Я опираюсь руками о прикроватную тумбочку и делаю несколько шагов, держась за стену. Оборачиваюсь, чтобы посмотреть ей в глаза; вокруг все плывет.

Осторожно подхожу к двери и поворачиваю ручку. Не заперто. Но едва я поднимаю ногу, чтобы переступить порог, цепь натягивается, не пуская меня дальше. Я дергаю, и скоба больно царапает кожу. Наклоняюсь, чтобы разомкнуть замок, — он не подается.

Когда я, поверженная, возвращаюсь на кровать, Нина смотрит на меня взглядом победителя. Если она сказала правду про то, что держала меня в бессознательном состоянии с помощью моксидогреля, — значит, нашла остатки препарата среди пустых упаковок в чемодане, спрятанном в подвале. Больше взять его негде. Проклинаю себя за то, что не выбросила коробки много лет назад, вместе с одеждой Алистера и другими уликами. Поначалу я планировала отнести чемодан на помойку, но потом забыла. Лишь собственной глупостью и неосмотрительностью я могу объяснить то, что оставила все эти мрачные тайны в одном месте, в нескольких метрах от человека, с которым они непосредственно связаны. И в конце концов Нина нашла эти улики моих материнских провалов.

— Я делала это ради тебя, — говорю я.

— Что именно?

— Все.

— Если можно, поподробнее. Мне просто любопытно: ты имеешь в виду выкидыш? Или сказки про мертворожденную дочь, которая на самом деле была здоровым сыном, сданным тобой в детдом? Или препарат, которым ты меня пичкала и который вызвал у меня бесплодие? Или убийство моего отца, от имени которого ты потом каждый год присылала мне по одной открытке? Что именно из всего этого ты сделала ради меня?

Вот черт, она знает почти все…

— Я защищала тебя.

— От чего?

Я хочу сказать «от тебя самой», но не могу. Приходится выкручиваться.

— От Хантера.

— Ты сделала все это только ради того, чтобы нас разлучить? Не ври! Когда ты убила папу, я не встречалась с Джоном. Впрочем, можешь и не говорить, я сама знаю правду. Знаю, что тобой двигало. Ты не хотела делить меня ни с кем другим — ни с папой, ни с Джоном, ни с моим сыном. Ты ненавидела всех, кто пытался встать между нами. Даже не дала мне усыновить ребенка…

— Нет, Нина, ты все неправильно поняла, — возражаю я, и слезы сами катятся у меня по щекам.

— Тогда объясни, Мэгги! — кричит она. — Скажи, зачем ты все это сделала?

Но я не могу. Не могу раскрыть ей истинные мотивы. Они накрепко скованы цепями и упрятаны под замок. И открывать их ей я не намерена. Нина никогда не узнает правду. Значит, остается только врать.

— Я спасала тебя от Хантера. Он хотел причинить тебе боль.

— Он хотел быть отцом моего ребенка.

— Этот педофил тебя не заслуживал. У него была девушка, Салли Энн Митчелл, которую он потом убил. На ее месте могла оказаться ты! Пойми!

— Ты его совсем не знала, — снисходительно отмахивается Нина. — Джон любил меня.

— Оставшись с ним и младенцем на руках, ты погубила бы себя. Я дала тебе второй шанс на жизнь.

Она невесело усмехается.

— Жизнь? По-твоему, это жизнь? Совершенно пустая и никчемная!

— В этом все дело? — кричу я, хватаясь за цепь и потрясая ею. — Ты наказываешь меня за то, что я пыталась спасти тебя? За то, что дала внуку шанс вырасти нормальным человеком?

— Не тебе было решать! Я его родила, а ты отдала чужим людям.

— Потому что ты не смогла бы его воспитывать!

Нина вскакивает и тыкает мне пальцем в грудь.

— Ты лишила меня возможности даже попробовать!

Я знаю, на что она способна, и понимаю, что не в состоянии сейчас ей противостоять. Надо ее успокоить, пока все не зашло слишком далеко; вот только как…

— Я твоя мать, — говорю наконец. — И всегда поступала исключительно в твоих интересах.

— Неужели? Даже когда врала, что я не способна выносить здорового ребенка из-за дефектных хромосом?

— Хотела припугнуть тебя, чтобы ты вела себя осторожнее.

— А просто научить принимать противозачаточные было нельзя?

— Ты меня тогда совсем не слушала. Не предохранялась, даже зная о болезни.

— Болезни, которой у меня никогда не было, потому что ты ее придумала? Откуда ты вообще ее взяла?

— Читала одно исследование, когда училась на акушерку. Просто запомнилось.

— Ты вообще когда-нибудь собиралась сказать мне правду?

— Конечно. Когда ты повзрослеешь.

— Мне тридцать лет! Сколько мне еще пришлось бы ждать?

Ответа у меня нет.

— Почему ты соврала, что у меня родилась дочь, а не сын? — продолжает она.

— Не хотела расстраивать.

— Какая заботливая мамочка!.. Можно подумать, тебе было дело до моих чувств.

— Да, было. И есть. Возможно, даже чересчур.

— Если ты не верила в меня, почему не помочь вырастить сына?

— Ты бы мне не позволила.

— С чего ты взяла? Ты ведь даже не спросила. Вообще никогда меня ни о чем не спрашивала…

— Ты была одержима мерзавцем Хантером. И не стала бы меня даже слушать, как не слушала раньше. Вела себя, как хотела, приходила и уходила в любое время дня и ночи. До пятнадцати лет успела дважды забеременеть. Хочешь сказать, что из тебя и из этого наркомана получились бы нормальные родители?

Она знает, что я права, и поэтому меняет тему, вместо того чтобы спорить.

— Как долго Дилан был здесь?

— Не помню.

— Не ври.

— Много времени прошло.

— Такое не забывается.

— Два, может, три дня.

— Как ты успевала заботиться и обо мне, и о нем? Почему я не слышала, как он плачет?

— Я была осторожна.

— Посадила меня на успокоительные?

К ее явному неудовольствию, я не отвечаю ни на этот, ни на другие вопросы о первых днях Дилана и о поисках для него новой семьи. Нина меняет тактику.

— Ты знала, что моксидогрель может вызвать раннюю менопаузу? И к девятнадцати годам я окажусь бесплодной?

— Конечно, нет. Никто не догадывался о побочных эффектах, пока не стало слишком поздно. Тогда его сразу сняли с производства.

— У меня могла быть семья.

— Мне очень жаль, Нина, прости. Ты должна мне верить.

— Верить тебе? После всего? Ты раскаивалась, что отдала Дилана?

Тема скользкая, поэтому я тщательно подбираю слова.