Вместе с тем, примерно до середины XIX в. в некоторых старообрядческих согласиях еще жива была вера в то, что где-то существует истинное священство и сохранилось православное царство – так появились легенды о Беловодье и невидимом граде Китеже. Староверы различных согласий принимали участие в совместных соборах, обсуждавших проблемы поиска архиереев, и даже предпринимали экспедиции на Восток и Балканы. Эти поиски продолжались около 150 лет, но – увы! – никаких положительных результатов не принесли.

Со временем, в результате разделения как по различным церковным вопросам, так и в силу внешних причин, в старообрядчестве образовалось несколько десятков согласий. Из беспоповцев наиболее влиятельными были поморское согласие (о поморцах, духовный центр которых находился в Выговской пустыни, речь шла в предыдущей главе). Впоследствии от него отделилось филипповское согласие, названное по имени его основателя Филиппа, бывшего стрельца. В псковско-новгородских землях возникло федосеевское согласие, основанное Феодосием Васильевым. Последователи филипповского и федосеевского согласий были особенно непримиримо настроены по отношению к существующему строю и вели строго аскетическую жизнь. В керженских непроходимых лесах в конце XVII в. зародился также нетовский, или спасовский толк, проповедники которого учили, что раз в мире нет ни православного священства, ни таинств, ни благодати, то спасение можно получить только уповая на Спаса (Исуса Христа). Позже этот толк разбился на несколько менее многочисленных согласий: глухую нетовщину, поющую нетовщину, рябиновщину, самокрещенцев, или бабушкино согласие, дырников и другие. Известен также бегунский, или страннический, толк, основанный в конце XVIII в. беглым солдатом Евфимием, призывавшим верующих ради спасения душ на «вечное странство». Евфимий выступал против императора, которого считал представителем царства антихриста, а также против частной собственности и социального неравенства.

Из беглопоповцев со временем выделились единоверческое (соединившееся с господствующей церковью), австрийское (или белокриницкое) согласия, беловодская и новозыбковская иерархия. В середине XIX в. от беглопоповцев отошли часовенные, названные так потому, что из-за отсутствия священников грамотные уставщики-миряне вели у них богослужение, крестили, исповедовали и причащали верующих в часовнях. Тем самым они практически перешли на беспоповскую практику ведения церковной службы.

Однако между некоторыми из этих согласий и толков разница была настолько мала, что небольшие согласия при наступлении более благоприятных времен достаточно быстро сливались с крупными. Видный деятель староверия XX в. М. И. Чуванов писал по этому поводу: «Разделения в староверии еще существуют, но в литературе они раздуты до громадных размеров, благодаря писаниям миссионеров официальной церкви, старавшихся доказать упадок ревнителей древлего благочестия. За годы гонений и исповедания древлеправославной традиции выработался единый облик, схожий внешне и внутренне, тип христианина-старовера с общим взглядом на мир и на свое место в истории человечества. И это единство отразилось в литературном творчестве, в быту, в иконописании, в хозяйственной деятельности»[129].

Старообрядцев часто упрекают в «обрядоверии», в приверженности к «ритуалу» и «букве», которые они якобы превозносят в ущерб «духу» и «мысли». Однако эти обвинения, как правило, исходят от людей, имеющих весьма отдаленное представление не только о том, что такое старообрядчество, но и о том, что такое религия вообще. Наоборот, если мы всмотримся внимательнее в старообрядческую полемическую литературу, создававшуюся на протяжении двухсот пятидесяти лет, то увидим в ее памятниках такую свободу богословско-философской мысли и творчества (при твердости выработанного ритуала и неприкосновенности буквы Священного Писания), о которых казенное богословие синодального периода не могло и мечтать. Об этом очень хорошо сказал такой глубокий знаток истории религий, как П. А. Флоренский. «Исследователи религии обычно ссылаются на Индию и Грецию в доказательство, что при строгом ритуализме и даже при наличности откровенного писания (Веды) и предания (Упанишады) возможен был самый широкий простор богословско-философской мысли и что даже твердость ритуала есть своего рода залог терпимости и свободы умозрения, – ибо ритуалом и писанием ужé обеспечивается религиозное единство. Шесть взаимоисключающих главнейших систем философии в Индии одинаково опирались на авторитет Вед… Но и возле нас есть религиозная среда, в которой можно усмотреть нечто вроде Индии: это старообрядчество. Крепко держась неприкосновенной буквы обряда и Писания, оно допускает весьма широкую свободу понимания – и этим старообрядчество живо и глубоко – в полную противоположность нам, „православным“, в среде которых можно и почти стало должным игнорировать богослужение и тем более обряды и устав жизни, сомневаться в подлинности Писания и не считаться ни с канонами, ни с житиями святых, ни с святоотеческим преданием, – но для которых обязателен кодекс семинарско-позитивистического жизнепонимания и интеллигентски-нигилистического духовного уклада. Можно, даже епископу, отрицать пресуществление в окружном послании к духовенству своей паствы, но нельзя усомниться в ричле-гарнаковском нигилизме»[130].

С другой стороны, разделения в старообрядчестве никогда не возникали, что называется, «на пустом месте». Как верно отмечает В. Г. Сенатов, «в старообрядчестве нельзя заметить ни одного такого учения, которое не проникало бы до самых народных глубин и которое возникало бы случайно, в кабинете или каком-либо подобии его. Здесь нет таких образованных людей, которые всем своим существом, всеми силами, мыслями и чувствами не жили бы народною жизнью и мыслью до мельчайших их проявлений. Нет и такого учения, зерна которого не были бы засеяны в самом народе. Старообрядчество не раз, а тысячи раз всколыхивалось, по-видимому, новыми положениями и новыми учителями. Но эта новизна – только кажущаяся. Учения эти уже давно зрели в народной мысли и временами то там, то здесь вспыхивали более или менее яркими блестками. Учителя эти, нередко прославившиеся как новаторы, имели много предшественников, часто в лице неизвестных и незаметных людей. Новые учения, даже из тех, которые всколыхивают целые согласия от первого человека до последнего, навсегда воплощаются в книжную жизнь, получают литературную формулировку, чаще они перестраивают все общество от верха до низа, дают ему совершенно новое содержание. Учителя, даже из тех, которые сокрушают старые согласия и основывают новые, не всегда свои учения облекают в книжную форму, чаще они перестраивают общественную жизнь и мысль исключительно устным словом и практическою деятельностью, все время живя в народе, в живом соприкосновении со всеми своими сообщественниками. В старообрядчестве живет, чувствует, мыслит и действует весь народ; юноши и старцы, девушки и женщины, бедные и богатые, – все по своим способностям и силам участвуют в общей жизни, в общем движении, все они воспринимают учения и участвуют в усвоении и переработке их, никто из них не лишен права высказать новую мысль и никто не будет оскорблен невнимательным молчанием только потому, что он бедный или незнатный человек»[131].

Итак, спор об антихристе всколыхнул все старообрядчество. Нужно сказать, что апокалипсическая литература еще со времен Крещения Руси стала излюбленным чтением русского христианина. Апокалипсические темы неоднократно затрагивались и разрабатывались в оригинальной древнерусской литературе, опиравшейся на традиции святоотеческой мысли. Святые отцы называли антихриста «змием», «зверем», «львом», «врагом», «губителем», «диаволом», «сатаною», «бесом преисподним», «сопротивником» и «супостатом», «человеком греха и беззакония», «мерзостию запустения», «сыном погибельным», «злым вождем», «агнцем неправедным» и прочими подобными именами. Этот враг, по предсказаниям, будет человеком, родившимся «от девицы нечистыя, жидовки сущия, от колена Данова» (по другим источникам – из колена Иудина). Антихрист присвоит себе великую власть, причем сначала явится тихим, разумным, чистым и милосердным, и прельстит иудеев, которые примут его за Мессию. Но на самом деле он будет противиться Христу, пытаться истребить христианство. По словам святого апостола Павла, «откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога» (2 Сол. 2, 4). На обличение антихриста Господом будут посланы Енох, Илия и Иоанн Богослов, и благодаря им многие уверуют в Истинного Бога. Однако Илия и Енох по повелению антихриста будут убиты. Предсказывается, что часть евреев также будет обращена Илиею и Енохом в веру Христову, но многие из них примут антихриста.

Согласно книге пророка Даниила, царство антихриста будет длиться три с половиной года. Конец же его описан у апостола Павла: « [его же] Господь Исус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего» (2 Сол. 2, 8),