Все родное останется здесь, ничего не взять, ибо не уберечьв его полной волнений и лязга мечей и топоров жизни.

Сердце заныло, когда оглянулся на сестру. Всегда у артан всязабота о сыновьях, потому что на их плечи потом ложится основная тяжесть.Дочери остаются в тени. Но кто, как не малолетняя сестра, страдала и не спаланочами, когда он уходил в удалые набеги? Кто первым бросался к нему с плачем,когда он возвращался раненым?

Он резко повернул коня, подхватил Блестку на седло, она виспуге прижалась к его широкой груди. Он бережно обнимал, прижимал к своемутвердому, как дерево, телу, такую маленькую, тонкую, с хрупкими, как у птички,косточками. Сестра доверчиво затихла в безопасности на его груди, на грудибрата, которого совсем недавно берегла и защищала, хотя он и старше ее почти надесять лет. А Придон, возвышаясь над нею на голову, в самом деле ощутилстранные защищенность и покой, словно и сейчас сестра могла спасти его от всехбед и развеять все горести.

Его губы коснулись ее волос.

– Увы, я уже выпорхнул…

– Впервые уезжаешь так далеко, – прошептала онаему в грудь, не поднимая головы. – Один! Без брата, без друзей.

– Не один, – ответил он так же шепотом, –теперь я беру с собой самое дорогое, ценное, огромное!

Она спросила удивленно, сквозь печаль в глазах:

– Что же?

– Свою боль, – ответил он. – Отныне нерасстанусь с этой сладкой мукой в сердце ни на краю пропасти, ни в смертельномбою, ни на пиру за чужим столом!..

– Придон…

Он поцеловал ее крепко-крепко и опустил на землю.

– Спроси, – повторил он, – когда тебе будетхотя бы шестнадцать лет.

За городскими вратами он резко остановил коня. Олекса и Туртут же оказались с обеих сторон, глаза настороженные, цепкие, а ладони завислинад рукоятями топоров.

Придон без труда стащил браслет, снял с головы железныйобруч. Черные как смоль волосы освобожденно рассыпались по плечам.

– Тур, – велел он, – отвезешь это обратно.

Тур не протянул руки, лицо воина было бесстрастным.

– Нет, – ответил он.

– Ты отказываешься меня слушаться?

– Приказ тцара выше, – ответил Тур. Придон видел,как Олекса кивнул, соглашаясь, да и сам чувствовал, что брякнул не то.

– Но есть то, – сказал он, – что вышеприказов любого тцара. Интересы Артании! На мне слишком ценные вещи для нашегонарода, чтобы потерять для нашего народа. А если сложим головы? В Артаниитысячи и тысячи отважных сердец. Даже род моего отца не прервется, Скилл иЮтлан – настоящие герои. Но этот браслет, этот обруч… таких больше на светенет!

Тур несколько мгновений смотрел ему в глаза. Лицо воинамрачнело. Олекса посмотрел на обоих, отвернулся. Конь опустил голову и тяжеловсхрапнул.

Очень нехотя Тур принял чародейские вещи и сложил в вещевоймешок. Спохватившись, Придон протянул ему боевой топор Скилла.

– Возьми! Я видел, как этот топор рассекает камень, какбудто тот из творога. И ни одной зазубрины! Даже не тупится. Этот топор долженбыть у Скилла, он всегда первым врубается в ряды врага.

Тур заколебался.

– А как же ты?

– Моя секира в походном мешке, – ответилПридон. – На первом же привале надо будет вытесать рукоять. Олекса сказалза их спинами:

– Я вытешу.

Тур вздохнул, даже Олекса принимает и одобряет поступокПридона, взял топор и, не выпуская из рук, предупредил:

– Только далеко не заезжайте! Я все равно догоню.

Круто развернул коня, гикнул, свистнул, конь с места взял вбешеный галоп. Губы Олексы, когда провожал взглядом всадника, тронула скупаяусмешка. На всем пути Тур будет стараться проскочить поближе к деревьям, чтобыиспытать неистовый восторг, когда целый ствол, срубленный, как легкаятростинка, на скаку, соскальзывает с косого пня и втыкается в землю заостреннымконцом!

Дорога тянулась серая, а покрытые пылью кусты по обе сторонывыглядели клочьями серого неопрятного тумана. Дважды перед конем перебегалиящерицы, а совсем близко над головой пролетела большая черная птица, каких онне видывал раньше. Все это что-то значило, предвещало, пророчило, но, какговорят волхвы: судьба сильного ведет, слабого тащит, а героям так и вовсе дановести за собой судьбу. Бывает, что ведут не только свою судьбу, но и судьбыцелых народов.

Тур догнал нескоро, заорал издали:

– Привал!.. У меня конь притомился! Олексапоинтересовался:

– Как приняли?

Тур сердито зыркнул в сторону Придона…

– Попался бы – убили!

Привал, коней пустили попастись, перекусили хлебом и сыром,наслаждаясь свежим воздухом и простором, и снова в седла, снова рысь, галоп,безумная скачка навстречу ветру.

Солнце изредка проглядывало в разрывы облаков, и тогда наголые плечи обрушивался приятный жар, проникал вглубь, горячил кровь. Ветерокизредка взметывал пыль. Приходилось всматриваться до рези в глазах, пытаясьопределить, скачет ли впереди кто-то на резвом коне или же просто балует ветер.

Далеко слева зелень выглядит слишком уж резко очерченной,явно засеянное поле, но домика не видно, справа так же далеко темнеет гряданевысоких гор.

Когда он проезжал здесь пять лет назад, видел тольконебольшую рощу да крутую петлю, что делает речушка, а теперь здесь десяткидомов, добротное селение, вот-вот поставят стену и смогут называться городком.

Пару домов так вообще поставили в два этажа, еще с десяток –в полтора. Люд чувствовал себя в безопасности, дома иногда совсем теряются напространстве, словно их строили волки-одиночки или очеловечившиеся медведи, нокое-где все же сбивались, как овцы в стадо. На улице народ попадался именноздесь: на завалинках, просто на спиленных стволах толстых деревьев. Всепровожали Придона и его спутников любопытными взглядами, дважды за нимиувязывалась ребятня.

Тур загорланил веселую песню. Придон прислушался, словазнакомые, даже привычные, сейчас вдруг показались грубыми и какими-то… идущимимимо.

– Не так надо, – шепнул он одними губами. –Но как?..

Ветер сорвал с губ и унес, копыта стучали чаще, это он самбезотчетно ускорял конский бег, встречный ветер охлаждал и не мог охладитьраскаленный лоб.

Но как, пронеслась злая мысль, как выговорить этиклокочущие, как лава, слова, чтобы получился не дикий крик, а песня? Котораятронет Ее сердце?

Справа и слева нарастал грохот. Олекса и Тур поравнялись, ихкони несут всадников легко, могучие богатырские кони – Горицвет лично проследил,чтобы их кони не уступали Луговику. Придон покосился с неприязнью. С ихпоявлением сладостные грезы об Итании вспорхнули и унеслись, как испуганныебабочки.