– Ну, дай ей пока что-нибудь. Она ведь не понимает всех церемоний, – сказала Ольга Николаевна. Шура вытащила из пакета зайца.

– Зая! – обрадовалась Оленька и, прижав игрушку к себе, полезла на диван.

– Ну, можно садиться, все готово, – сказала тетя Надя.

– Сейчас Нелька придет, подождем еще минут десять.

– А телевизор-то! Давай включай, Шурочка. «Карнавальную ночь» по второй программе показывают.

– Ой, теть Надь, сто раз смотрели. По первой «Бриллиантовая рука» идет.

– Да ну. Лучше с Гурченко. Она там такая молодая. Я люблю ее. Ольга Николаевна, вы как?

– Ладно, ладно, уговорили. Гурченко так Гурченко, – Шура включила телевизор.

Тетя Надя уселась на диван вместе с Оленькой. Гурченко пела, плясала и меняла наряды.

Приехала Нелька, увидела накрытый стол и закричала:

– Нет, это невозможно! В стране развитого социализма, где синие куры с длинными ногами – символ праздника и благополучия трудящихся, в стране, где жить все равно лучше и веселее, чем на прогнившем Западе, и вдруг такое капиталистическое изобилие? Только не говори мне, Лазарева, что ты сходила с утра в гастроном и быстренько купила там эти изыски! Не томите меня, я сейчас умру. Давайте вкусим эти райские угощения.

– Вот балаболка, – добродушно проворчала тетя Надя. – Так я и поверила, что у тебя дома синие куры на столе.

– Садимся, садимся, – засмеялась Шура. – Кто бутылку откроет? Нель?

– Давай, подруга, учись. Сейчас мастер-класс по открыванию шампанского покажу.

– Ой, только не здесь, Нелечка, – попросила мама. – Оленьку напугаем.

– Кого там пугать, Ольга Николаевна? Это наш человек. С каким вожделением смотрит на бутылку! О-па! Наливаю.

Было шумно и весело. Шура смотрела на нарядных гостей и радовалась, что она дома, среди людей, которые любят ее. Нелька была в ударе, и они хохотали до слез. Когда с закусками было закончено, стали разбирать подарки, охать, ахать, благодарить. Нелька пришла в восторг от узорчатых колготок и решила в них идти в кафе. Она вручила Шуре янтарный кулон на цепочке, и та сразу надела его. На кофейном шелке платья кулон смотрелся красиво.

– Ой, спасибо, Нелечка! Тетя Надя гладила шарф.

– Мягкий какой. Зачем ты, Шурочка, тратилась? Куда мне, старухе!

– Да какая вы старуха! Вон туфли на каблуке надели, как на танцы!

– А что? Я молодая была, знаешь, как танцевала! И цыганочку, и фокстрот…

– Танцы, танцы! – закричала Нелька. – Давай, Шурка, врубай музыку, будем танцевать.

Они танцевали, а мама с тетей Надей смотрели на них и радовались. Оленька хлопала в ладоши и пыталась изобразить на диване танцевальные па, но каждый раз падала, то на колени тете Наде, то на бабушкины. Всем было весело. В половине десятого Нелька стала прощаться.

– А утка-то, Неля! Утка с яблоками. Из-за ваших танцев про утку забыли, – заволновалась тетя Надя.

– Какая утка, я на два дня наелась, – засмеялась Нелька. Провожая подругу, Шура увидела в прихожей большую коробку и вспомнила, что Борька оставил подарок для Оленьки. Девочка уже утомилась от обилия новых игрушек и терла глазки, хотела спать. Поэтому подарок не произвел на нее впечатления. Зато они трое рассматривали его с интересом. В большой коробке с прозрачной крышкой лежала настоящая взрослая девушка, с прической, маникюром, в туфлях на шпильке. В ушах серьги, на руке браслет. Мини-юбочка и блестящий лифчик. А рядом разные платья, брюки, пальто, пластиковые сумочки и сапожки. Все как настоящее.

– Ничего себе куколка! – сказала Ольга Николаевна.

– Да уж… – подтвердила тетя Надя. – За границей заказывали, Барби называется.

– Ну, для годовалого ребенка это не очень интересно. Она даже не поняла… Пусть полежит пока на антресолях. Подрастет, тогда будет играть, – решила Шурочка.

Уложили Оленьку, смотрели «Голубой огонек», к двенадцати заторопились, разлили шампанское и чокнулись под бой курантов. До утки дело не дошло, решили оставить на завтра, а чай с тортом попили от души. Наполеон у тети Нади был необыкновенный. Сидели до двух часов, но выспались, потому что Оленька, уставшая от праздника, проспала до десяти, ни разу не проснувшись. Когда вышли из спальни, на кухне была чистота, посуда перемыта, а тетя Надя смотрела телевизор. Отругали ее и сели пить чай. После завтрака мама ушла с Оленькой гулять, а они уселись перед телевизором. Показывали «Кабачок 13 стульев». Посмеялись, так празднично и спокойно давно уже Шуре не было.

– Хорошо, что не поехала с Борькой. Был бы испорченный Новый год. А так – хорошо посидели. Настоящий праздник.

– Да и я с вами повеселилась, а то всегда одна с телевизором. Хозяев-то на Новый год никогда нет. Ну а может, стоило бы тебе к Гришке поехать? Может, и неплохо бы было?

– Нет, тетя Надь, плохо. Там у Гришки вся компания собралась, которая на дне рождения была. Все они в курсе, как меня унизили, не позвали к мужу на день рождения. И девушка эта, подруга детства, наверняка там, на даче этой. Борька рад был, что я отказалась ехать.

– Знаешь, значит, про день рождения?

– Да. Сорока на хвосте принесла. Вы-то не рассказали…

– Что же мне рассказывать, Шурочка? Тебя расстраивать? А уж злилась я на Лидию, прямо соды вместо сахара хотела им в торт насыпать!

Шурочка засмеялась.

– Смешно тебе? У них там целое торжество было, все из ресторана привезли, официантов тоже. Я на кухне сидела. Деда привезли. Давно я не видела Бориса Ивановича. Ничего, крепок еще. Это оттого, что на покое, на свежем воздухе живет. Он Борису машину подарил, «Жигули» в экспортном варианте. До «Волги», говорит, ты еще не дорос. На практику за границу, оказывается, не всех посылают, а только лучших. Вот Борис и старается. Он машину давно у матери просил. Друзья-то его все при машинах. На курсы записался, учиться ездить. Сережка предложил научить, а он – нет, на курсы пойду.

– Вот видите сколько новостей, а я и не знала.

– Брось, Шурочка, не расстраивайся. Это Лидия все мутит, зла на нее не хватает. Что ей неймется? Уж ты такая девочка, что поискать, а Оленька – вообще сокровище. Что бы вам не жить с Борисом? Зачем она мешает?

– А вы ее не спросили, как же это? День рождения Бориса, а жену не пригласили.

– Нет, Шурочка, я хозяевам ничего не говорю. Я у них работаю, и не мое дело им замечания делать. Мне еще Федор, муж покойный, всегда говорил: «Надя, не лезь к хозяевам с советами. Спросят – скажешь, а так лучше молчи и работай добросовестно». Это я тебе говорю, потому что люблю вас с Оленькой. Вы мне, как родные. И мама твоя, Олечка, тоже мне своя. У меня в Москве ближе вас никого нет.

– А муж ваш от чего умер? Вы никогда не рассказывали.

– Федор мой водителем работал у Бориса Ивановича. Я сама из Твери, и Федор оттуда. Приехал в отпуск, познакомились, поженились, он и увез меня в Москву. Сам – водителем, а я по дому все. Жили на даче постоянно. У них хорошая дача, каменная, прямо особняк. Ну, государственная, конечно. Жена у Бориса Ивановича астмой болела, ей в городе нехорошо, вот и жили на даче. Борис Иванович в город каждый день ездил. Мать у Лидии хорошая женщина была, спокойная, добрая, ко мне очень тепло относилась. Лидия в отца, командирша. Всегда на своем настоит. Я ее с девичества знаю. Когда приехала, она только в институт поступила. Некрасивая была. Подружки на дачу приезжали симпатичные такие, а она толстовата. И лицо не очень. Но характер имела. Вот ведь окрутила Виктора Ильича. Он красивый был, Борис на него похож. Но женился, а куда деваться? Да я вроде про это уже рассказывала. А Федор от рака умер. Борис Иванович его в хорошую больницу определил, операцию сделали, но поздно было. Детей нам Бог не дал, это жаль очень. Осталась я одна. Водителя другого взяли, но он на даче не жил, у него семья в Москве. Приезжал каждое утро за Борисом Ивановичем. Потом жена его умерла. Не от астмы, а сердце у нее стало болеть. Быстро умерла, внука не дождалась. Борис у них через восемь лет родился. Лидия хотела очень, лечилась, на курорты ездила, а все никак. Ну, а когда родился, она меня к себе затребовала. Борису Ивановичу другую женщину подыскали. Она и по сей день у него. Ничего, хорошая, хозяйственная, аккуратная…