– Потому что внебрачная связь – сложная штука. Потому что сегодня, танцуя с тобой, я должен был усиленно делать вид, что ничего особенного не испытываю, иначе кое-кто мог бы догадаться, что между нами что-то происходит. Потому что мне может прийти в голову пригласить тебя в кино или в ресторан. Потому что мне не хочется встречаться с тобой урывками.

– Может, нам удастся встречаться не урывками.

– Иначе не получится.

– Это известно тебе по опыту?

Ронни произнесла эти слова точно с такой же интонацией, с какой их произнес Том несколькими минутами ранее.

– Возможно.

– О, значит, я обязана признаваться тебе во всем, а ты – нет?

– Ронни, очень трудно разговаривать, когда ты там, а я здесь.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Это ты уводишь разговор в сторону.

– В сторону от чего? Мы должны решить, будем мы спать вместе или нет? Насколько я поняла, ты только что дал отрицательный ответ.

Ронни опять поплыла. Том остался стоять, скрестив руки на груди. Она оглянулась и увидела только бесформенную темную фигуру, выделяющуюся на более светлом фоне. Она повернулась и поплыла к нему. Приблизившись, она увидела, что он хмурится.

– Ты не спишь с ним больше года, – жестко сказал Том.

Ронни встала в воде.

– Откуда ты знаешь?

– Он сам мне сказал. Только что. В кабинете.

– Обменялись интимным опытом?

Голос Ронни звенел от гнева.

– Он был пьян. Мы поговорили с ним… о том, что он намеревался сделать. И я отвел его в постель.

– О, так вы все обсудили!

– Он не любит тебя.

Несколько секунд Ронни ошеломленно смотрела на Тома, потом опять поплыла, бросив только:

– Да?

Она прекрасно знала, что Льюис не любит ее и никогда по-настоящему не любил. Это знание пришло к ней не сразу, но теперь она ничуть в этом не сомневалась. Он женился на ней потому, что иного способа затащить ее в постель не было. Получив желаемое, он стал пастись на стороне. Впрочем, он, естественно, хотел время от времени иметь близость с женой.

– Черт побери, Ронни, нам необходимо об этом поговорить. Он не любит тебя. И ты не любишь его, это для меня столь же очевидно, как и то, что завтра солнце взойдет на востоке. Зачем же тебе оставаться его женой?

Она продолжала плыть.

– Ронни!

Она встала на ноги и посмотрела ему в глаза.

– Ты уверен, что хочешь это знать? Хорошо, я тебе скажу: я выросла под Бостоном в убогом доме, среди таких же убогих домов. Мой отец работал на станции проката автомобилей, и большая часть его времени уходила на то, чтобы выцарапывать деньги у клиентов. Мои родители постоянно боролись за кусок хлеба. Когда мне было четырнадцать лет, моя мать встретила человека, который предложил ей лучшую жизнь, и оставила моего отца с тремя дочерьми. Я была младшей в семье. Мои сестры вышли замуж, а отец окончательно разорился, потому что стал работать спустя рукава. В начале третьего курса я пришла в университет в платье, купленном на распродаже поношенной одежды за пятнадцать долларов. И тогда я решила, что не буду нищенствовать всю жизнь. Мне хотелось другого.

Она замолчала, переводя дыхание. Собственный рассказ вывел ее из равновесия. Том опустился на корточки и заглянул ей в глаза.

– Может быть, ты вылезешь наконец из воды?

Ронни покачала головой. Когда она заговорила, голос ее звучал вполне спокойно:

– Ты хочешь знать, ради чего я остаюсь женой Льюиса.

Она подняла руку и протянула ее Тому. В лунном свете блеснул большой бриллиант.

– Видишь? Мой отец в год не зарабатывал столько, сколько Льюис заплатил за это кольцо. Оглянись вокруг, Том. Посмотри на Седжли. Дом моих родителей был не больше вон того спортивного комплекса. У Льюиса три дома. Я покупаю любую одежду – заметь, дорогую одежду. Я посылаю своим родным такие подарки, которых они сами не могут себе позволить. Я имею возможность путешествовать. У меня достаточно денег. У меня есть драгоценности. У меня есть машина. Даже не одна. Мы состоим в клубах.

– Хватит, Ронни! Ты плачешь? Умоляю тебя, вылезай!

– Я не плачу. Я объясняю тебе. Я остаюсь женой Льюиса потому, что у жены Льюиса есть все, о чем мечтала студентка, одетая в платье за пятнадцать долларов.

“Все, кроме любви”, – подумала она, но не решилась сказать вслух. Вернее, она хотела это сказать, но слова застряли у нее в горле, и Ронни крепко зажмурилась, чтобы не расплакаться.

Слезами горю не поможешь.

Том пробормотал ругательство. Ронни ни разу прежде не слышала от него бранных слов. Открыв глаза, она увидела, что он решительным шагом идет прочь, к лесенке бассейна.

Он спустился по ступенькам, не потрудившись скинуть туфли и пиджак, и оказался по грудь в воде.

Неожиданно для себя Ронни почувствовала, как по ее щекам текут горячие слезы, и поспешно стерла их.

– Не плачь, пожалуйста, – проговорил Том, приблизившись.

Его голос прозвучал до странности нежно. Он обнял ее и прижал к груди. Глубокий вздох Ронни прозвучал подозрительно похоже на всхлип, и ее руки обвили его шею.

– Ты рвешь мое сердце на части. Пожалуйста, перестань.

Том откинул голову назад.

– Я не плачу, – упрямо повторила Ронни.

Она уткнулась ему в плечо, зажмурила глаза и часто задышала, стараясь подавить слезы. Ей стало невыразимо грустно при мысли о несчастной студентке, которая не знала, что значит быть любимой.

Она не знала этого и сейчас.

– Ронни, посмотри на меня.

Она не могла посмотреть на него. Да, она поднимет голову, когда уйдут слезы. Ей было так хорошо рядом с ним, что не хотелось двигаться. Верхняя часть его пиджака оставалась сухой. Она прижималась к нему. Пуговицы рубашки; пряжка ремня; теплое, сильное тело под мокрой тканью; гладкие кожаные туфли у ее босых ног.

– Ронни.

Теперь она взглянула на него, заглянула в его сверкающие от возбуждения глаза.

– Том.

Ничего другого она не могла сказать в эту минуту.

Губы их встретились, слились в бесконечном поцелуе. У него горячие, влажные губы. Ронни почувствовала на них легкий вкус виски. Он сжимал ее так, что она едва дышала.

И ей было хорошо.

Под водой его ладони погладили ее по спине и легли на талию.

– Ты голая? – выдохнул он почти ей в ухо.

– Не совсем, – прошептала она, не отводя губ от солоноватой кожи его шеи.