вид обитателей… Не то чтобы всё было запущено, грязно, страшно или плохо, нет. Всё было просто иначе. Не так, как где-либо. Витающая в воздухе атмосфера и этот необычный приторно-сладковатый запах придавали селению своеобразную прелесть.

По середине поселения стояла самая высокая и красочная хижина, у входа в которую сидела высохшая до состояния мумии очень старая женщина. Только эта умудрённая временем старица не обращала на Полину совершенно никакого внимания. Она ей была попросту неинтересна, безразлична.

Хуан подвёл Полину ближе к костру, горевшему напротив входа в ту хижину. Поклоном выразил своё уважение к старице и начал речь. Говорил он медленно и довольно долго. Вероятно объяснял, договаривался. От важности происходящего у Полины захватило дух. Она практически не дышала.

Старая женщина слушала Хуана, не поднимая глаз. Она лишь едва заметно покачивала головой из стороны в сторону. Затянувшийся монолог мужчины, казалось, длился целую вечность. «А вдруг эта женщина прогонит меня? Как теперь вернуться в городишко? Одной, ночью…»

После долгой литании Хуана старая женщина наконец-то подняла голову и пристальным взглядом окинула Полину. Ее смоляные очи словно прошли девушку насквозь. Не поблекший от времени взор искрился мудростью и умиротворением. Не моргая, старица несколько секунд внимательно изучала чужую женщину. От взаимного созерцания и приценивания Полине совсем не было страшно. Наоборот, гипнотизирующее спокойствие и беспредельность, исходящие от старушки, располагали к себе.

– Моя бабушка, Ньюста, – почти шёпотом нарушил молчание Хуан. – Она последняя принцесса инков.

Безграничное уважение к старшим, выработанное в балете, побудило Полину подойти совсем близко к величественной женщине и опустится перед ней в глубоком реверансе.

– Полина, – чуть слышно представилась.

Старица слегка улыбнулась и королевским жестом правой руки, благословила новую жительницу селения.

* * *

Первая ночь была сладкой до изнеможения. Хуан набросился на Полину, словно зверь, давно не получавший наслаждения от блаженств и женской ласки. Срывая одежду – покров цивилизации, – мужчина страстно целовал всё её тело. Одновременно лобзая и покусывая губы, плечи, шею, руки, он перешёл к груди. Полине было немного больно, но в то же время очень приятно. Она вся горела и заводилась как никогда прежде. Сердце билось так, что своей согнутой левой рукой слегка придерживала легко вибрирующую оголённую грудь Голова кружилась, она задыхалась. Первый раз в жизни от страстных прикосновений мужчины Полина чувствовала себя словно на сцене, после без перерыва закрученных трёх заходов тридцати двух фуэтэ. Страх и волнение переплетались. Хуан что-то бормотал на своём древнем языке, а она практически помешалась рассудком. Пребывая на грани обморока, в полубессознательном состоянии, Полина почти потеряла способность воспринимать окружающую реальность. В один момент пропало ощущение сладковато-приторного запаха, исходящего от засаленного лежака, умолкли голоса людей, прежде доносившиеся из-за стен хижины и даже лучи пламени костра, просачивающиеся сквозь трещины стены, исчезли. В висках громко пульсировала кровь, и Полина ушла в небытие, став совершенно иной женщиной.

Прежде безропотно поддающаяся страстным поцелуям Хуана, внезапно она забыла все правила воспитания, наэлектризовалась и начала мычать, издавая странные громкие звуки. Она стонала и мурлыкала диким голосом, неожиданно пробудившимся и доносящимся из самих глубин её естества. Словно львица, дикая кошка, Поля впилась своими ноготочками в спину Хуана и, понимая, как пуще прежнего его это заводит, не отрывая ногтей опустила свои руки от вершины спины к ягодицам. Мужчину просто перетрясло, резким движением оттолкнул Полину, повалил её на спину и своим, свинцово заведённым членом в ворвался в неё. Он неожиданной силы проникновения по всему телу Полины прошла судорожная дрожь. Одновременно было очень больно и приятно. Сколько это продолжалось, Полина не понимала. Иногда теряла сознание, потом вновь приходила в себя. Повторяющийся, вновь и вновь настигающий то её, то их обоих катарсис каждый раз наполнял её плоть новыми ощущениями и красками. Последнее, что зафиксировалось в памяти, – внезапный резкий крик как будто бы очень большой дикой птицы, прозвучавший прямо над крышей хижины. На секунду, от неожиданности и испуга, Полина вздрогнула и пришла в себя, а затем закрыла глаза и впала в глубокий сон.

Она не знала, сколько времени проспала. Телефон окончательно разрядился, и рядом не было никаких признаков электричества. Не поднимаясь с лежака, уже долгое время Поля пребывала в затянувшемся летаргическом полусне. Иногда, на секунду открыв глаза, она видела Хуана, спящего рядом, иногда его не было. Лучи солнца то освещали хижину, то уступали место тьме. Возле лежака стоял глиняный кувшин с тем же странным напитком сладковатого привкуса, который она уже пробовала по пути сюда. Вероятно, в нём была большая концентрация хмеля. Сделав лишь несколько глотков, балерина вновь впадала в одурманенное беспамятство. Хуан то приходил, то уходил, и каждый раз любил её с новой страстью. После очередного акта утомлённая женщина утопала в небытие и просто не могла двигаться. Всё её тело было покрыто мелкими ссадинами и синяками. От непрекращающегося любовного акта оно ныло и болело всё измождённое тело. Боги инков благословили негаданную встречу и надолго её затянули, продлив их страстную ночь.

Внезапно Полина мгновенно пробудилась от пронзительно громкого птичьего крика, раздававшегося буквально возле её уха. Она резко открыла глаза и увидела прямо перед собой гордую, огромную птицу, украшенную впечатляющим оперением. Она чем-то напоминала петуха, но была другой. Поля жутко боялась петухов, и это внезапное появление короля птиц её изрядно напугало. В одну секунду, забыв про всю усталость и изнеможение, стремительным движением балерина вскочила с лежака. Порывисто натянула на себя платье и пулей выскочила из хижины.

Джунгли пробуждались. Из-за густого тумана, окутавшего всё поселение, не было видно ни души. Лишь интенсивное щебетание утренних птиц нарушало спокойствие гор. Перекрикивающихся птиц было много, и они скрывались где-то рядом. Казалось, протяни руку – и на неё присядет невиданная красивая птичка. Не затронутый цивилизацией уголок природы завораживал. Боясь разбудить кого-нибудь, она на цыпочках пошла в глубь тумана. Делала шаг и оглядывалась – никого. Со временем глаза приловчились к густой завесе мглы, и, словно кошка, она стало лучше видеть. Было зябко и холодно.

Утренняя свежесть и озноб от покрывающего тела тумана стёрли последние остатки хмельного дурмана. Голова была кристально чиста и ясна. Чем дальше Поля погружалась во мглу, тем сильнее она различала и чувствовала палитру запахов и звуков. Казалось, что каждый приподнявшийся от холода нательный волосок служит точной сенсорной антенной. Интуитивно продвигаясь в густую