Марихат скривилась. Она пока ещё не видела рабов, но её уже тошнило. О, великие древние боги! Отец был прав, когда говорил, что люди хуже зверей. Они наполовину уже демоны от рождения. Как можно додуматься до такой гнусности. Как можно брать на ложе того, кто не испытывает к тебе никаких чувств, или, что ещё горше, испытывает отвращение? Где она – гордость и достоинство? Если кто-то не желал бы дать Марихат, пусть не любви и не нежности, но банальной ласки по собственной воле, разве не омерзительно брать это силой? Разве не унизительно для самого берущего – в первую очередь?

И это её люди называли Злом? Её, её народ, её отца?

Если бы Марихат управляла огнём, спалила бы лёгким движением кисти всё вокруг, потому что торговля живым товаром – это уже за гранью добра и зла, за гранью человеческого достоинства. Ведь должен же быть предел даже

у человеческой низости? Жаль, что нету.

Рабов выводили то поодиночке, то целыми вереницами из боковых тёмных проходов. Товар подороже поднимали на помосты, тех, что подешевле – толпами внизу. Сначала рабов нахваливали, распинаясь про их силу, молодость, неиспорченность и красоту.

На соседнем ряду, с таким же шумом и гамом, толчеёй и кутерьмой, продавали животных и птицу: ослов, коней, коз и собак.

Марихат считала себя униженной, когда её посадили в клетку? Да она ничего не знала о подлинном унижении.

Перед тем, как выставить на торги, с людей срывали всю одежду. Не все из них могли похвастать идеальным сложением и идеальной кожей. Одежда скрывает, приукрашает, даёт возможность затаиться, а то, что делали с этими людьми…

Одни выходили на помост с видом покорных животных; другие, словно устрица в раковину, уходили куда-то вглубь сознания; у кого-то застыла печать ярости на лицах – они не были сломлены и ещё пока боролись. Кто-то плакал, кто-то сухими глазами колол своих мучителей.

Когда из тёмного прохода, завешенного плотными бархатными занавесками, вывели человека, с ног до головы закутанного в толстый красный плащ, Марихат не сомневалась в том, кто кроется под этими тряпками. Связь, образовавшаяся между ней и Ардором, позволяла чувствовать его, почти не видя. Лицо, как маска, закрывала повязка, достаточно широкая, чтобы скрыть не только глаза, но и большую часть лица.

Купец остановился рядом с алой фигурой и нараспев проговорил:

– Дамы и господа! Только у нас – уникальный товар. Инкуб, из Красного Ковена. Существо, способное подарить вам самое изысканное наслаждение, слаще которого вы не знали ничего на свете.

Ардор стоял абсолютно неподвижно. Если он и дышал, это не было заметно. Выбившийся из-под красной повязки чёрный локон вился по бледной щеке.

– Любые ваши самые смелые фантазии, то, о чём вы мечтали, но боялись себе признаться. То, что вы никогда не осмелились бы попробовать с человеком – тысячу монет, и вы сможете заполучить в личное пользование этого легендарного любовника.

– Это Ардор? – тихо спросила Марихат у своего верного спутника.

– Думаю, что именно так, госпожа.

Фигура в красном как-то странно дёрнула головой, одновременно поднимая руку к повязке. Как если бы услышала её. Но ведь это невозможно. Её и Фабиан с трудом бы расслышал. А между ними и помостом гудела толпа.

В следующее мгновение кусочек красной ткани уже валялся на ковре, а Марихат встретилась взглядом со светлыми, как куски льда и прозрачные бриллианты, глазами, глядевшими на неё с мертвенно-бледного лица.

Губы Ардора чуть изогнулись в улыбке.

Громкий и чёткий барабанный бой невольно привлекал к себе внимание. На широкой части площади выстроился до зубов вооружённый отряд.

– Что там происходит? – обернулась к проводнику Марихат, не слишком хорошо разбирающаяся в человеческих делах и так и не научившаяся всем тонкостям этикета и ратного дела. – Почему бьют барабаны? Это полиция?

– Это охрана, моя госпожа.

– Охрана? Кого же охраняют?

Восемь человек в ярко-алых ливреях несши портшез. Видимо, получив какой-то знак, процессия остановилась как раз напротив помоста с рабами. Из портшеза первым вышел высокий и стройный мужчина с военной выправкой. О! Эту надменно вскинутую голову Марихат всегда узнает в любой толпе!

Лорд Молний сегодня был разряжен как никогда пышно. Обычно он предпочитал чёрный цвет с серебром, но на этот раз тоже решил остановить свой выбор на красном. Богатый камзол из алого бархата был отделан золотым кружевом, лакированные чёрные туфли сверкали красными каблуками и бриллиантовыми пряжками. Светлые волосы были перевязаны муаровой лентой.

Ворикайн слегка прихрамывал и потому опирался на прочную трость из чёрного дерева.

При виде спутницы Лорда Молний, сияющего сегодня ослепительней солнца, Марихат едва не пошатнулась, невольно опираясь на руку Фабиана.

– Госпожа? – встревоженно взглянул он ей в лицо. – Вы в порядке?

На Нереин был элегантный костюм для верховой езды. Широкополая серая шляпа, украшенная алыми страусовыми перьями, прикрывала продолговатое лицо девушки с тонкими чертами. Локоны блестящих светлых волос, так похожие оттенком на волосы самой Марихат, кольцами падали на плечи.

С изысканной небрежностью в движениях, свойственным всему, что делал Ворикайн, он двинулся вперёд. Рядом с ним засеменил какой-то невысокий человечек с маленькими блестящими глазками, расположенными близко к крючковатому носу.

– Кто это? – спросила Марихат у Фабиана.

– Мэр города, господи Бишон.

Этот Бишон, по всей видимости, любил, чтобы ему внимали, потому что говорил пронзительным голосом, нисколько не стремясь к приватности.

– Милорд, Вам предоставляется право выбора из этого прекрасного букета цветов, остальных мы продадим с торгов.

– Я знаю все свои права, но меня не интересуют рабы. Признаться, вся эта торговля живым товаром вызывает во мне чувство глубокого отвращения. Его Величество несколько раз рассматривал вопрос о том, чтобы запретить это.

– К сожалению, общественность пока ещё не готова к подобным радикальным мерам.

– Да уж. Как это обычно бывает, шкурные интересы в очередной раз берут вверх над порывами души. Этого инкуба ещё никому не продали?

– Нет, сэр.

– Каковы ставки?

– Последнее предложение – пять тысяч монет, сэр.

– Это слишком дорого. Две с половиной. И распорядись, чтобы его привели в дом, что я снимаю здесь без всяких неприятных инцидентов.

– Но сэр?…

– Тебя не устраивает две в половиной тысячи монет?

– За эту тварь я мог получить и больше.

– Моё слово чего-то да стоит при дворе. Или ты не хочешь мне угодить?

– Сэр, я… да, конечно, милорд. Всё будет исполнено.