Теперь за Меркурием, что ни день, присылаема была небольшаякарета – черная и весьма приметная своими малыми размерами и удобством.Принадлежала она военному ведомству, а потому всегда была запряжена сытыми,бойкими, гладкими лошадьми, которые подчинялись крепким рукам армейского кучераЗосимы с диковинным отчеством – Усфазанович, коего все называли простоУсатычем, для удобства произношения и по правде жизни, ибо он, пользуясь своимпривилегированным положением кучера при капитане Дружинине, взрастил и взлелеялна своем маленьком, худеньком личике такие усы… нет, усищи, что они составлялиглавную достопримечательность его тщедушного облика. Этот самый Усатыч исправноотвозил Меркурия на окраину города, к Арзамасской заставе, где, обнесенныйвысоким забором, спешно строился огромный сарай, а там сооружались какие-тозагадочные приспособления, за чем, не спуская глаз, поочередно надзираликапитан Дружинин и, в его отсутствие, Меркурий.

Насколько известно было Ангелине, ни к плотницкому, ни кслесарному, ни к строительному ремеслу ее подопечный отродясь не имелотношения. По простоте душевной она так прямо и спросила: неужто не сыскалось внемаленьком Нижнем Новгороде более сведущего в сем деле человека, чем едваживой после раны солдат?! – и была немало удивлена, когда всегда откровенный иоткрытый Меркурий вдруг начал что-то невнятное бормотать, плести: мол, капитанверит только тем, кого знает по службе, – и при этом он отводил глаза, краснел…словом, вел себя так глупо, что Ангелина невольно начала задумываться над сутьюпроисходящего. Мужчина не должен с женщиной лукавить! Она примет на веру любуюнесуразицу, высказанную спокойно и небрежно, однако при малейшей неуверенностив голосе заподозрит неладное, даже если ей говорят чистую правду!

Любопытство Ангелины разгорелось, однако не пытать же ейМеркурия. У чужих людей спрашивать не хотелось: мало ли какие секреты укапитана Дружинина, время все-таки военное. Тащиться просто так в пылищуАрзамасской заставы (обитатели предместья спокон веку зарабатывали на жизньтем, что трепали и пряли пеньку на лужайке прямо перед своими домами, а потомув воздухе висела плотная серая завеса) было неохота. Да и что проку?Дотащившись, выспрашивать, выглядывать? Нет, как ни подмывало Ангелину, онадожидалась удобного случая – и дождалась!

Как-то раз вышла на крылечко после ночного дежурства, глядь– поздний август затянул небо серою завесою дождя, а измайловской кареты наместе нет. И хоть беда не велика: Ангелина, и пешком до дому пробежавши, ног быне сбила и под дождиком не растаяла, однако, увидев знакомые усы и рыжихлошадей, она тут же прикинулась такой беспомощной и растерянной и так жалобнозапричитала, что ей всенепременно и немедленно нужно навестить болящую ЗиновиюВасилькову, а как же быть, ежели нет ее кареты?! И Меркурию, который как раз вэто время собирался ехать по обычному маршруту, ничего не оставалось делать,как подвезти Ангелину. Им было по пути: Зиновия Василькова жила в самом концеПокровской улицы. Потому-то Ангелине и понадобилось срочно навестить именно ее,что это было совсем недалеко от Арзамасской заставы! Правда, еще предстоялоуговорить Меркурия довезти ее до пресловутого строительства… ну, ничего, онапридумает какой-нибудь предлог, как-то исхитрится! Робкая в обращении с другимимужчинами, Ангелина знала, как управиться с Меркурием, и если бы потребовалосьпозволить ему в сумраке кареты какие-нибудь маленькие вольности, лишь быдобиться своего: скажем, дать ручку поцеловать, – Ангелина не побоялась быпойти на это.

Однако ни ломать голову над предлогом, ни творить невинныешалости ей не пришлось. Чуть только съехала черная карета с госпитального двораи запрыгала по ухабистому переулку среди дождевых промоин, которые было никакне объехать: с одной стороны напирали заборы, с другой зиял овраг, – как вдругчто-то резко треснуло сзади, карета накренилась (Ангелина и Меркурий с крикомвцепились друг в друга) и начала медленно, но неостановимо заваливаться набок.

– Что?.. – воскликнул Меркурий, но больше ничего не успелсказать.

С козел донеслись вопли Усатыча, испуганно ржали, билиськони, еще больше раскачивая карету. Меркурий попытался поддержать Ангелину (онапоразилась, каким белым вдруг стало его лицо), но тут опять что-то затрещало –и карета кубарем покатилась в обрыв.

* * *

Ангелина ни на миг не теряла сознания: все мысли и чувствасловно бы съежились в ней, точно так же, как съежилась она сама, даже непытаясь защитить себя от толчков и ударов, а просто подчинившись каждому броскуобезумевшей кареты. А потом, когда та замерла на дне оврага, замерла вместе снею, недоверчиво прислушиваясь к окружающему – неужто все кончилось?!

Наверное, благодаря своему оцепенению Ангелина даже не оченьрасшиблась: во всяком случае, никакой особенной боли не чувствовала. Кружиласьголова, но даже страха не было, а только изумление: надо же, вокруг нее хаос,небо с землей поменялись местами, сиденья кареты оказались над головой, днищеразошлось и оттуда торчит зеленая листва, боковое окошко забито землей, а внизукто-то стонет. Понадобилось время, чтобы Ангелина поняла, что стонет Меркурий,и осознала весь ужас случившегося, но следом и порадовалась: если стонет –значит, жив!

В карете было темно, Ангелина ощупью стала искать Меркурия,но тут до нее долетел чей-то быстрый шепот:

– Le cocher est mort! [47]

Говорили по-французски, и это поначалу так ошеломилоАнгелину, что она даже не сразу осознала смысл фразы: кучер мертв… но кучер –это ведь Усатыч?!

Не в силах даже вскрикнуть от ужаса, она в отчаяниизаколотила кулаками в стенку кареты, пытаясь позвать на помощь, и ейоткликнулся тихий, напряженный голос, почему-то показавшийся Ангелине знакомым:

– Bien. C’est lui! Tirez-lui! Vite! [48]

В то же мгновение в стенку кареты, возле которой притулиласьАнгелина, врезалось острие огромного ножа – Ангелина едва успела отпрянуть! –потом щель с треском расширилась, и сквозь нее просунулись две руки, схватившиеАнгелину – и тут же отпустившие ее, словно обжегшись. Раздался изумленныйвопль:

– Une femme est lа! [49] – Причем на миг Ангелине почудилось,будто это сами руки закричали в изумлении.

– Une femme?! [50] – вновь раздался знакомый голос, и взияющем отверстии возникло взволнованное лицо, при виде которого Ангелинарадостно воскликнула:

– Фабьен? Слава богу!