— Куда мы едем? — спрашиваю я.

— В Манхэттен, — отвечает Тиллинг.

— Зачем?

— Лиман зарегистрировался в отеле «Мариотт Маркиз», на Таймс-сквер.

— Дэвис и Де Нунцио сдали его? — Я изумлен.

— Как бы не так, — отвечает Тиллинг. — Окружной прокурор согласился, что разговаривать с федералами, пока у нас ничего нет, — пустая трата времени. Я позвонила дежурному полицейскому в аэропорт Кеннеди и сказала ему, что потеряла номер телефона Лимана. Он проверил учетный журнал. Лиман оставил адрес отеля «Мариотт» — это место, где его можно застать в случае необходимости. Мы станем говорить с федералами только после того, как получим их парня.

Поездка в Манхэттен кажется бесконечной. На углу Сорок девятой и Бродвея Эллис останавливается позади припаркованной сине-белой патрульной машины полиции Нью-Йорка. Они с Тиллинг выходят на тротуар и несколько минут совещаются с городскими полицейскими, после чего снова садятся в машину. Тиллинг быстро вводит меня в курс дела, пока патрульные медленно отъезжают от бордюра. Эллис следует за ними.

— Мы договорились. Мы с Эллис в форме идем наверх и беседуем с Лиманом. Говорим ему, что вы внезапно передумали. Вы заявляете, что хотите сдать Андрея, а мы не знаем, что со всем этим делать. Мы попросим его подъехать с нами в местный полицейский участок. Ваша задача — сидеть в машине и опознать его, когда мы все выйдем на улицу, чтобы удостовериться, что мы взяли того парня.

— А что произойдет, когда он туда приедет?

— Понго согласился сотрудничать. Мы задействовали еще пару полицейских в форме, которые привезут его со Стейтен-Айленда. Если Понго опознает в Лимане типа, убившего его собаку, мы задержим Лимана по какому-нибудь ерундовому обвинению — например, в жестоком обращении с животными. Уже достаточно поздно, чтобы он успел попасть на слушание по вопросу об освобождении под залог. Мы снимем его отпечатки пальцев и проверим его личность, выясним, кто он на самом деле такой и есть ли на него хоть какие-то данные. Если нам хотя бы немного повезет, мы даже сможем привязать его к тому, что произошло у вас в доме. У нас есть отпечатки обуви с места преступления, несколько волос и ниток. Если хоть что-то из этого совпадет, судья выпишет ордер на обыск в номере Лимана в гостинице. Дело сдвинется с мертвой точки.

Я бы сказал, что оно не просто сдвинется. Именно ради этого момента я и жил. Я не мог дождаться, когда увижу Лимана с другой стороны стола для допросов; теперь его черед быть прикованным к табуретке.

Городские полицейские проезжают под навесом у входа в «Маркиз» и паркуются у бордюра. Эллис останавливается метрах в десяти позади них. Все четверо полицейских выходят из машин и переговариваются у стойки портье. Тиллинг идет назад и говорит со мной через открытое окно.

— Мы собираемся вывести Лимана через вон ту дверь. — Она указывает на дверь рукой. — Вы оставайтесь в машине. Когда узнаете его, поднимите оба больших пальца. Если он посмотрит в вашу сторону, просто отвернитесь. Все ясно?

— Да.

— У вас ведь нормальное зрение? Вам не нужны очки или еще что-нибудь?

— Я хорошо вижу. Пожалуйста, просто идите и приведите его, Грейс.

Она кивает и уходит, оставив меня одного, Я сжимаю руки между коленями и слегка раскачиваюсь от нетерпения. В первый раз за столько месяцев я играю на стороне обвинения, а не защиты. Если Лиман — тот самый тип, я узнаю правду. А потом я найду возможность вышибить к чертовой матери из него мозги.

Через пять минут Тиллинг и один городской полицейский поспешно выходят из дверей и почти бегут к припаркованной патрульной машине. Грейс коротко кивает мне и прижимает телефон к уху. Я рывком открываю дверь и выхожу прямо перед носом у подъехавшего такси. Водитель нажимает на клаксон и ругается, а я отпрыгиваю в сторону. Тиллинг стоит рядом с патрульной машиной, одна нога на дверном пороге со стороны водителя, а полицейский за рулем говорит по рации.

— Подождите секунду, — бросает Тиллинг в трубку, когда я подхожу к ней, и прижимает телефон к куртке. — Похоже, кто-то схватил Лимана. Дверь у него выломана, на ковре кровь, а вещи разбросаны по всей комнате. Судя по всему, мы в гребаном тупике. Я даже думать не хочу о том, сколько разных подразделений влезет в это дело. Я хочу, чтобы вы не покидали Нью-Йорк и я могла связаться с вами. Где я смогу вас найти?

Я оглушен; чувство такое, будто я влетел в стеклянную дверь.

— Думаю, в Гарвардском клубе, — отвечаю я. — Как вы считаете…

— Просто сидите там и ждите звонка.

Тиллинг уже опять говорит по телефону. Я слоняюсь поблизости и пытаюсь подслушать разговор. Она опускает трубку и сердито глядит на меня.

— Езжайте отсюда, — приказывает Грейс. — Я вам позвоню.

Я пытаюсь возражать, но полицейский в форме вылезает из своей машины, хватает меня повыше локтя и тащит в сторону Бродвея. Еще две полицейские машины поворачивают к входу в «Мариотт», и я останавливаюсь посмотреть, что там происходит. Полицейский легонько толкает меня и показывает на юг.

— Думаю, Гарвардский клуб в том направлении, старина, — заявляет он, нарочито растягивая гласные. — Так что убирайся отсюда.

Я просыпаюсь от диких, сотрясающих дверь ударов. В мою темную спальню проникает луч света из коридора. Кто-то открыл дверь, но она задержалась на цепочке. Я вываливаюсь из постели и перекидываюсь через стул у стола, сильно ударившись при падении лицом.

— Sênor, sênor.

Я издаю стон; стукнувшись о пол, я чуть не лишился сознания.

Открыв глаза, я обнаруживаю, что лежу на полу под стулом, в носу и щеке пульсирует боль. Круглолицая горничная беспокойно всматривается в узкую щель между приоткрытой дверью и косяком.

— Dispénsame, sênor. Está bien?[23]

Я прикасаюсь к лицу и поворачиваю ладонь к свету из коридора; к счастью, крови на ней нет.

— Ага, кажется.

Оттолкнув стул, я кое-как поднимаюсь на ноги и пытаюсь сориентироваться в пространстве. Я в маленькой оштукатуренной спальне в Гарвардском клубе, шторы задернуты, моя грязная одежда валяется кучей на полу возле перевернутого стула. Бросив взгляд в зеркало в раме над письменным столом, в неясном свете я вижу свое отражение — голый, изможденный, волосы растрепаны. На стекле малиновыми буквами написано: «VERITAS».[24]

— Который час? — спрашиваю я.

— Не говорить, — отвечает горничная, отводя глаза.

— Qué hora es?[25]