Сейчас меня никто не ищет, и я чувствую, как силы потихоньку покидают меня — чувствую так же четко, как если бы я плавал в холодной-холодной воде. На глаза наворачиваются слезы жалости к самому себе. Хуже всего то, что я считал, будто вырос и стал таким же мужчиной — мужчиной, который никогда не сдается, если кому-то, кого он любит, нужна помощь. Я подвел Дженну, когда она так нуждалась во мне, и сейчас я снова подвожу ее. Вскочив на ноги, я возобновляю свои круги по камере. Никогда не думал, что буду радоваться тому, что моего отца больше нет, но если бы он сейчас мог меня видеть — я бы этого не вынес.

— Тайлер, — раздается голос за дверью, — мы сейчас откроем камеру. Выходи наружу, становись лицом к стене, руки на затылок.

Двое охранников, которых я раньше не видел, надевают на меня наручники и ведут очередными коридорами в комнату, где за железным столом сидят трое мужчин в деловых костюмах. К полу прикручена низкая табуретка, а в стену напротив встроено большое зеркало. Охранники пристегивают мою лодыжку к ножке табурета, снимают наручники и уходят. Я осторожно разглядываю себя в зеркале. Я бледный и потный, но никто не догадается, что я только что плакал.

— Я хочу позвонить адвокату, — заявляю я.

Парень в центре наклоняется вперед, сцепив пальцы рук. Его красное пухлое лицо напоминает мне одного знакомого брокера, умершего от сердечного приступа на семнадцатой скамейке в муниципальном парке Ван-Кортланда.

— У вас есть выбор, мистер Тайлер, — отвечает мужчина, сидящий в центре. — Если вы будете с нами сотрудничать, мы будем обращаться с вами согласно протоколу. Это означает, что все пройдет цивилизованно. Вы встретитесь с адвокатом и получите возможность объяснить все в присутствии судьи, если дело дойдет до суда. Если же вы откажетесь сотрудничать, вы будете числиться как задержанный особой категории. Ваш правовой статус останется открытым. Даже если вы невиновны, на то, чтобы все уладить, могут уйти месяцы.

— Невиновен в чем? — Я не верю своим ушам.

— Это еще предстоит выяснить.

— Руки у вас коротки.

— К счастью, вы ошибаетесь, мистер Тайлер. У нас сейчас достаточно широкие полномочия, когда речь идет о таких людях, как вы.

— О таких людях, как я? Да о чем вы, черт возьми, говорите?

— О чем мы, черт возьми, говорим? — переспрашивает мужчина справа. Он явно играет роль «плохого полицейского». У него подлый, пронзительный взгляд человека, который в детстве никак не мог научиться читать, и угри от приема анаболиков на скулах. — Мы говорим о базе Гуантанамо.[21]Мы говорим о полностью оплаченном отпуске под охраной «морских котиков» США. Вот о чем мы говорим.

— Да не гоните. — Я уверен, что они просто пытаются запугать меня. — Я американский гражданин. Приберегите свое любительское выступление для тех, кто ничего лучшего не видал. Вы мне сейчас даете телефон, и я звоню своему адвокату, или же немедленно отпускаете меня. Иначе у вас, ребята, будут огромные неприятности, когда я отсюда выйду.

Пухлый полицейский мило улыбается.

— Мы не представились, — говорит он. — Я инспектор Дэвис, а это мой коллега инспектор Де Нунцио. — Он машет головой в сторону «плохого полицейского». — Мы работаем в министерстве государственной безопасности, в отделе стратегических расследований. Осмелюсь предположить, что вы слышали о «Патриот экт» — новом законе о борьбе с терроризмом.

Я неуверенно киваю, и недоброе предчувствие берет верх над гневом.

— Так вот, мы патриоты, — самодовольно произносит инспектор Дэвис и указывает на третьего мужчину. — Мистер Лиман нас консультирует.

— Я американский гражданин, — повторяю я, но мой голос звучит слабее. — Вы не можете так обращаться со мной.

— Вы удивитесь, как много мы можем, — отвечает Дэвис. — Мистер Лиман?

Лиман вынимает из кармана миниатюрный магнитофон и ставит его на стол. Костюм Лимана нарочито потерт, очки в проволочной оправе овальнее, чем полагается, а аккуратная военная стрижка явно уложена с помощью мусса. Он похож на европейца.

— Вы американский гражданин, у которого серьезные проблемы с законом, — заявляет Дэвис. — И эти проблемы могут стать еще серьезнее.

Лиман нажимает на кнопку воспроизведения. Я слышу, как плачет женщина, а потом узнаю голос Андрея — он произносит имя Дженны, пытается успокоить ее.

— Дженна, успокойся. Не плачь, милая. Скажи мне, что случилось?

— Мы поссорились. Питер схватил меня. На какое-то мгновение мне показалось, что он меня сейчас ударит.

— О Господи.

— Андрей, мне так страшно. Боюсь, между нами все кончено.

Когда голос Дженны заглушают рыдания, Лиман выключает запись. Меня тошнит от ненависти к самому себе. Мне и так тяжело жить со всем этим, а тут еще приходится сталкиваться со своими недостатками на глазах у чужих и враждебно настроенных ко мне людей.

— Мы пока не передавали пленку в полицию, — сообщает мне Дэвис. — Так же, как и другие пленки, находящиеся в нашем распоряжении. Нас не интересует убийство вашей жены. Что мы в результате решим отдать и кому — в значительной степени зависит от вашего желания сотрудничать.

Мой мозг постепенно возвращается к работе. Все дело в Андрее. Я окончательно запутался и не в состоянии даже вообразить, что же такого он мог натворить, чтобы привлечь внимание министерства государственной безопасности.

— Мне ничего не известно. — Я пытаюсь говорить бесстрастно.

— Хватит с нас этого дерьма, — объявляет Де Нунцио. — Послушайте, Тайлер, в соседней камере у меня две кубинские шлюхи, и я знаю, что с ними мне будет гораздо интереснее. Если вы не хотите отвечать на наши вопросы сейчас, мы можем дать вам неделю на размышление, а вы пока привыкайте к растворимой овсянке, в которую помочился повар. Так что скажите: мы будем говорить сейчас или попозже?

— Что вы хотите, чтобы я вам рассказал?

Прошло два часа. Мы в третий раз обсуждаем мою поездку в Москву, Дэвис задает мне те же самые вопросы. Лиман ведет записи, а Де Нунцио повесил голову, ковыряет прыщи и явно скучает. Повторение одного и того же дало мне возможность взять себя в руки. Я сдаю свои позиции по всем фронтам, но не упоминаю Понго, файлы, которые я скопировал с компьютера Андрея, и косвенное признание Эмили в том, что ей известно, кто охотился за мной в Москве. Дэвис сказал, что ему наплевать на убийство Дженны. Я не собираюсь добровольно сдавать ему все свои зацепки.

— Итак, это все, мистер Тайлер? Вы ничего не забыли сообщить нам? — уточняет Дэвис.

— Насколько я знаю, это все.

Де Нунцио выпрямляется на стуле, а Лиман поднимает голову и постукивает ручкой по зубам. Я внутренне сжимаюсь, чувствуя, что Дэвис наконец-то собирается перейти к делу.