— Пьяному и до порога нужна подмога, — причитала бабушка. — Опять напился?

— Так первый день лета же! Как за такое и не выпить! — радостно произнес дед Лодэса и лег на пол.

— В следующий раз я тебе голову отрублю! — выругалась Лиета, в ее тоне слышались и гнев, и ласка.

— Заюша и нужно тебе за мою дурную голову в тюрьму садиться? — пробормотал мужчина, находясь на грани сна.

Аргуд выглянул из кухни, откусывая конфету.

— Мы дураки с детства, не обращай на нас внимания, — объяснила бабушка внуку. — Иди давай, здоровяк, — подбадривала она Лодэса. — Не волнуйся, с внуками я посижу.

— Спасибо, бабушка, — искренне поблагодарил капитан.

— Было бы за что, — с улыбкой ответила Лиета.

Лодэс еще раз поблагодарил бабушку, поцеловал ее в щеку, а затем направился прямо во дворец короля.

Глава двадцатая. Костер оранжевого пламени

В темноте ночи из холодных, неумолимых скал вырвалось зловещее сияние. Мир затаил дыхание в парализующей тишине, потому что возникло не теплое объятие обычного костра, а темно-оранжевое пламя, пылающее с жуткой силой. Оно пробивало себе дорогу когтями, отбрасывая на холодные камни потустороннее и злобное сияние. Пламя плясало с неистовым, почти демоническим рвением, его движения напоминали призрачные заклинания. Они окрашивали окружающее пространство в призрачные, кошмарные оттенки, пульсирующие огненной злобой. Каждое мерцание казалось отчаянным криком заблудших душ, жаждущих избавиться от мучений.

Напротив этого завораживающего пламени расположился человек, затянутый в глубокий черный плащ. Его силуэт резко контрастировал с пылающим огнем, словно воплощенная глава ночи. В этой сюрреалистической, жуткой картине темно-оранжевый огонь и фигура в плаще составляли кошмарный дуэт, создавая тревожную атмосферу, в которой ощущался привкус страха.

— У меня одно имя — Авин, но за моей спиной шепчут множество прозвищ — Кровожадный, Жестокий, Беспощадный. Ваши боги, идолы, кумиры и герои для меня не более чем пыль на ветру, не имеющая значения. Неважно, купаетесь ли вы в богатстве или греетесь в манящей красоте; в конце концов я раздавлю вас, как извивающихся червей. Никто из вас не сможет вселить страх в мое сердце, ни вы, ни ваши хвастливые бойцы, воины и убийцы. Ваше чванство и бравада — лишь отзвуки в бездне моего презрения. Моя ненависть не знает границ — глубокая яма отвращения, которая разрастается и поглощает весь мир. Моя неприязнь к вам всем глубока, и я не испытываю к вам ничего, кроме ярости. Я уничтожу вас всех, как паразитов. Мне нет дела ни до мирового хаоса, ни до его пустого величия, ни до непрекращающегося шума ваших пустых жизней. Есть только одно, что будоражит мое сердце, что стоит защищать — моя семья. Я иду одиноким путем, не отягощенный ни легкомыслием ни величием вашего мира, ни множеством его горестей. У меня одно имя — Авин, но целый арсенал неумолимых прозвищ, напоминающих всем, кто встречается на моем пути, что с моим гневом нужно считаться.

Костер вспыхнул ярким темно-оранжевым пламенем, осветив окружающую тьму. Обжигающий жар заплясал, отбрасывая жуткие, изменчивые тени, которые, казалось, корчились в агонии. Костер — яростная пасть огненного мятежа — залил обсидиановое полотно ночи зловещим светом. Яркая вспышка темно-оранжевого огня озарила все вокруг, костер угас в ночи.

Семнадцать лет назад.

Аури, обливаясь потом, рухнул на землю.

— Ну же, поднимайся, — сказал А́сувин, с зажатой между зубами тлеющей трубкой. Дым клубился вокруг него, когда он смотрел на упавшего сына. — Аури, я старею и с каждым восходом Есуры становлюсь слабее. Тебе восемнадцать, следующим защитником семьи будешь ты. И если ты так будешь ее защищать, то все наше наследие рухнет.

Пальцы Аури нащупали два тренировочных топора, брошенных на землю, и он кинулся на отца. Они продолжи свой тренировочный бой. Удары Аури становились все яростнее и враждебнее, с каждым замахом он вкладывал в удар море агрессии. В последнем, гулком столкновении он обезоружил отца, и меч со звоном упал на землю.

— Кхе-кхе, — А́сувин закашлялся, остатки дыма вырвались из его губ. — Похоже пора бросать курить.

Асувин сел на деревянные ступени их дома, рядом сел и Аури.

— Все адепты черпают силу изнутри, Аури. Она живет в каждом из нас, но проявляется у всех по-разному. Кто-то обладает космическими силами, кто-то пользуется концентрацией или энергией. В тебе же живет ярость, огромное количество гнева, который просится наружу. Высвободи и обуздай эту мощь. Не бойся и не сковывай ярость. Дай ей возможность. Вкупе с твоей неповторимой физической силой, с тобой никто не сравнится.

Десять лет назад.

Среди непрекращающегося лязга оружия очередной яростный удар топора Аури прорезал клубящийся табачный дым, остановив сверкающее лезвие в нескольких сантиметрах от лба Асувина.

— Теперь точно бросаю трубку, — заявил Асувин, выдыхая тягучие клубы табачного дыма, которые почти скрыли его глаза. Он замер, ощутив постороннюю вибрацию, от которой по позвоночнику побежали мурашки. — Опять адепты… Около сотни… За полчаса доберемся.

Аури кивнул и вложил свои топоры в ножны. Асувин и Аури помчались на север.

В самом сердце сиреневого леса двигалась колонна адептов Пруана — пестрая смесь детей, стариков, женщин — община, ищущая убежища от неумолимого мира. На них из ниоткуда вылетел Асувин и Аури. Их внезапное появление пронеслось по рядам пруанцев, и в лесу воцарился хаос. Зазвенели клинки, воздух наполнился отчаянными криками тех, кто внезапно оказался втянут в борьбу не на жизнь, а на смерть.

Пруанцы, хотя и были доблестны, но оказались совершенно не в силах одержать верх. Асувин и Аури сражались как грозная, синхронная сила. Через несколько мгновений пруанцы оказались в проигрыше в этом жестоком противостоянии. Отчаяние нарастало, и некоторые пытались укрыться в подлеске, надеясь укрыться от беспощадного натиска.

Когда осталось ровно пятьдесят человек, раздался пронзительный женский крик.

— Хватит! Мы вам ничего не сделали! Мы мирные люди, просто ищем спасения. Мы не желаем зла ни вам, ни кому-либо другому! Пожалуйста, пощадите нас!

В лесу воцарилась леденящая тишина, нарушаемая лишь страдальческим шепотом оставшихся пруанцев. Асувин и Аури стояли, держа оружие наготове, а пруанцы сгрудились вместе, на их лицах читались страх и отчаяние.

— Вас и раньше много просачивалось. Вы трусливо бежите из Черной крепости. За последние десять лет вас все больше и больше. Моя обязанность очищать Еста́р от таких, как вы, — заявил Асувин, и в его голосе прозвучала многолетняя вражда.

Один из пруанцев, голос которого дрожал, наконец заговорил:

— Но это несправедливо! Мы не имеем отношения к нашим предкам! Все, чего мы хотим — это жить в мире.

— Ваши предки