— Только не меня, — его губы разъезжаются в белозубой улыбке, и я тоже улыбаюсь.

По салону разносится звук входящего сообщения.

— О, связь появилась.

Телефон в его кармане пиликает еще раз, а через секунду снова.

— Не посмотришь? — интересуюсь у сосредоточенного на дороге мужчины.

— Да нет, это обычные оповещения. Тем более сейчас на шоссе выедем.

Как раз в этот момент сосны, окружающие проселочную дорогу, раздвигаются, и наша машина ныряет в поток других автомобилей.

Миша не лихачит, соблюдает скоростной режим и от этого нравится мне еще больше. Если по дороге сюда мне казалось, что он раздражающе медлителен, то сейчас я вижу картину под другим углом: он заботится о нашей безопасности. Моей и сына. И это проявляется во всем: в его постоянном контроле, мягком наставничестве и даже желанием слушать меня, когда я говорю. Даже не думала, что мужчины с таким твердым плечом существуют.

В приливе незнакомых мне чувств, накрываю ладонь Миши на рычаге переключения скоростей своей рукой. Он тут же сжимает мои пальцы и больше не отпускает. Из проигрывателя звучит какая-то ненавязчивая мелодия, сменяясь знакомой более ритмичной, и я начинаю подпевать. Когда Миша переключает скорость, моя рука движется за его и это вызывает необычное ощущение партнерства.

Мы действительно пара, со всеми этими «рука в руке» и «разговоры ночи напролет». И не только разговоры, слава богу.

Удивительно, но теперь, спустя всего несколько дней после пробуждения, эта мысль не кажется мне безумной. Скорее наоборот, логичной. Да. Если я и могла сделать такое со своей жизнью, то только ради такого человека, как мой йети-муж.

— Отнесешь Марса наверх? — спрашиваю, когда машина паркуется на стоянке перед домом.

— Конечно.

Миша глушит автомобиль, отстегивает ремень и выходит. Я выбираюсь следом.

Оглядываю злополучную площадку, которую сейчас наводнили мамаши с детьми и мысленно содрогаюсь. Нет, все-таки эти каменные джунгли не идут ни в какое сравнение с нашим временным убежищем в лесу. Я не представляю себя среди этого инородного мне племени. Хотя вполне себе уже представляю матерью.

— Ты скоро вернешься? — спрашиваю мужа, обходя машину.

— Через пару часов, — перекидывает автокресло со спящим Марсом в другую руку, закрывает машину и обнимает меня за плечи, прижимая к себе. — Собери пока еще вещей. Особенно удели внимание тому, что я буду снимать с тебя последним, — шепчет мне на ухо.

— Ты о чем-то очень тонком и кружевном? — смеюсь, опоясывая его талию.

— О чем-то очень сексуальном, — низко говорит он, открывая дверь подъезда.

Мы вваливаемся в лифт раздражающе хихикающей парочкой. Именно такой, которая способна довести до сахарной комы любого, кто окажется невольным свидетелем нашей приторности. И пока табло отмеряет этажи красными цифрами, успеваем раззадорить друг друга поцелуями. Неторопливыми и тягучими, морозно-разгоряченными и очень томительными.

— У тебя ключи близко? — спрашивает Миша, подталкивая меня к нашей квартире.

— Ага, — лезу в карман пуховика. — Я открою.

Муж ставит автокресло на пол, прижимается ко мне сзади и нагло прикусывает ухо, пользуясь тем, что я без шапки.

— У меня есть немного времени, может, пока Марсель спит… — соблазнительно предлагает он, пока я пытаюсь вставить ключ в замочную скважину.

Он снова прикусывает мочку уха, я громко смеюсь. Пытаюсь отвертеться от его слюнявого рта, потому что это очень-очень щекотно, когда дверь перед нами распахивается сама.

На пороге стоит сестра.

Первое мгновение меня затапливает безграничная радость от родного лица.

Сердце ускоряется и громко пробивает грудную клетку. Второе — непонятная мне нервозность, потому что у Машки очень встревоженный вид и красные глаза. Она плакала, а я никогда не могла не перенимать ее боль на себя. И только после приходит то, чего я ждала целую неделю: лавиной меня штурмуют воспоминания.

Кадр за кадром, одна болезненная вспышка за другой. Целая жизнь за несколько ужасных, отвратительных, выворачивающих наизнанку мгновений. О, господи.

Господи, господи, господи.

— Марина, где тебя черти носили?! — Машка влетает в мои объятия и крепко стискивает.

Голос сестры бьет по мозгам похлеще злосчастного турника, который перевернул мою жизнь с ног на голову. Не только мою.

Я кидаю взгляд через плечо сестры на Мишу и болезненно морщусь. Он еще не понял. Он ничего не понял.

Боже, что же мы натворили.

Маша

Неделю назад

— Ну и турлы! — восклицает Маринка, закатывая чемодан в квартиру.

— И тебе привет, — нервно усмехаюсь. Не знаю с чего начать: обнять ее, отругать, что опоздала на три часа или сразу заплакать от облегчения, что она все-таки здесь?

Маринка, как всегда, гораздо решительнее меня. Она паркует чемодан у стены, быстро расстегивает хилую куртенку с подобием меха на подкладке и делает решительный шаг ко мне. Ее объятия такие крепкие, что не будь у меня запаса воздуха в легких, я бы уже потеряла сознание.

— Хреново выглядишь, — шутливо шепчет мне на ухо, прижимаясь щекой к моей щеке.

— Кто бы говорил! Что за розовое безумие у тебя на башке? — смеюсь в ответ, хотя глаза на мокром месте. Никакой скайп по субботам не может заменить сестру, ее медвежьи объятия и нашу традиционную перепалку.

— Лучше молчи! — почти серьезно говорит она, отстраняясь и заглядывая в мои покрасневшие глаза.

Я не плачу. Это непроизвольный выход лишней влаги из организма, нужно просто сократить потребление суточной нормы воды.

— Поверь, не от хорошей жизни женщина красится в розовый! — высокопарно заявляет она, всплескивая руками.

— Да что тебе знать о нехорошей жизни, — смеюсь, толкая ее плечом в плечо.

— Ну да, что это я. Как продвигается развод? — она стягивает куртку и кидает ее в шкаф не глядя.

— Там же вешалки, Марин! — цокаю я.

— О, господи, я и забыла, какая ты зануда, — закатывает глаза, пытаясь стянуть кроссовки.

Достаю свободную вешалку и размещаю ее подобие куртки в шкафу.

— Ты куда собиралась в таком прикиде, на Фиджи? Забыла, что у нас зима? — окидываю ее тонкий свитерок, джинсы и обувь не верящим взглядом.

— Слушай, в Афинах сейчас 17˚. Радуйся, что хоть что-то по пути в аэропорт нашла и не оледенела по пути к тебе! Когда я попросила что-нибудь с мехом, на меня смотрели, как на умалишенную, — говорит, пытаясь стянуть мокрые носки. — Черт, обманули, продавщицы хреновы, ни черта это не демисезонная обувь, промокает, как обычные кроссы, — возмущается, перетаптываясь голыми ступнями на входном коврике и размахивая носками. — Ничего, на квартире вроде дубленка осталась.