Чтобы быть во всеоружии.

Меня затапливает такое огромное чувство тепла, что кажется, влага снова грозит подняться к слезным каналам. Она сделала это ради меня. А притворяется безалаберной дурочкой.

— Это подгузники-трусики, — объясняю. — Их можно стянуть через ножки, но лучше просто разорвать вот тут по швам, — показываю на боковые склейки.

Марина четко следует инструкции и быстро избавляет Марселя от тяжелого памперса.

— А все еще проще, чем на видео, — с энтузиазмом заявляет она. — Что дальше?

Присыпка?

— Нет, влажные салфетки. Вытри его как следует, дай немного полежать, чтобы все высохло, и надевай чистый. Если что-то покраснеет — крем с Пантенолом в верхней полке комода, туда же положила твою инструкцию.

— Ясно, — кивает сестра.

Она выглядит серьезной и сосредоточенной, и довольно умело справляется с первоочередной задачей. Марсель тоже ведет себя примерно, хотя поспал меньше обычного. Очень увлечен теткой и ее яркими волосами, так и норовит схватить пару прядок своими неугомонными ручками.

— Теперь нужно одеть его на улицу, я с утра не гуляла с ним, боялась тебя пропустить. Заодно проводите меня, — опять смотрю на часы, убеждаясь, что время моего отъезда неумолимо приближается. Сердце снова начинает стучать быстрее, поддаваясь легкой панике, но быстро успокаивается, когда я смотрю, как невозмутима Марина.

— Гулять — это прям обязательно? — морщится, смотря в окно, где снова начинает кружить снег. Февраль в этом году по зимней классике: с метелями, снегопадами и морозами.

— Обязательно, каждый день, минимум час, — еще раз инструктирую ее. — Выдам тебе пуховик и шапку, не переживай, — похлопываю ее по плечу.

Через полчаса мы втроем выдвигаемся из квартиры. Марина неуверенно выкатывает коляску, безбожно чертыхаясь. Я качу чемодан.

— Сделала тебе копию ключей, — протягиваю ей небольшую связку. — Обычно закрываю только на нижний, но, если ухожу надолго — на оба замка. Попробуй.

— А муженек твой не нагрянет среди недели? У него есть ключи? — спрашивает, запирая дверь.

— Есть, но он не приедет. Он без предупреждения не приходит. Кстати, — достаю мобильник из сумки. — Запиши его номер на всякий экстренный случай.

— Если я спалю хату? — смеется она.

— Вообще не смешно. Нет, если вдруг нужно будет что-то срочно привезти, или ты не будешь знать, что делать, а до меня не дозвониться. Я в ближайшие двенадцать часов буду в воздухе, неизвестно какая там связь будет, и я могу быть занята, могу не услышать… — перечисляю все факторы своей возможной недоступности.

— Ладно, ладно, поняла, — Марина лезет за телефоном в сумку, пристегнутую к коляске. — Диктуй давай. Как там его зовут? А, не важно. Запишу просто «муж».

— Марина!

— Хорошо, М.Муж. Где Эм… — многозначительно выгибает брови.

— Маши?

— Ага, — поджимает губы, пытаясь не засмеяться.

Коза.

Мы спускаемся на улицу, Марина сразу зябко встряхивается. Натягивает мои варежки, шапку пониже и спускает коляску по парапету.

— Кроссовки твои, конечно… — замечаю ее оголенные лодыжки. По моему настоянию она надела мой утепленный спортивный костюм, но под низ натянуть колготки не догадалась. Все еще витает где-то в Греции.

— Да нормально. В принципе, не так и холодно, они подсохли, а внутри типа мех.

— Типа, — усмехаюсь я, перехватывая чемодан поудобнее, такси как раз заворачивает во двор. — У меня на балконе, кажется, старые сапоги лежат, посмотри потом, ладно?

— Ладно, Маш, — Маринка подходит ближе и крепко меня обнимает. — Все будет отлично. Не переживай.

— Не буду, — улыбаюсь ей и, оставив прощальный поцелуй на раскрасневшейся щечке Марселя, сажусь в такси.

Уезжая, смотрю, как сестра катит коляску к детской площадке. Да, все будет хорошо. Это же Маринка. Моя надежная скала.

Все будет хорошо.

Самолет взмывает в небо, оставляя взлетную полосу далеко позади.

Я привычно отсчитываю секунды, пока мы набираем высоту, и не свожу взгляд от отдаляющейся земли. Это успокаивает.

Хотя полностью напряжение все же не отпускает, и дело сегодня вовсе не в страхе полетов — я с ним удачно борюсь — а в грызущем чувстве беспокойства.

Необоснованного, конечно. Я все верчу в руках телефон, хотя знаю, что режим «в полете» сделал меня недоступной. Но не могу выпустить его из рук и расслабиться, словно вот-вот меня ждет важное сообщение.

Сама себя ругаю за этот идиотизм, но продолжаю крепко сжимать телефон вплоть до момента, когда начинается раздача напитков и ужина. И даже после продолжаю сверлить темный экран взглядом, словно он способен ожить в любой момент.

К концу долго и утомительно перелета я заглушаю иррациональную тревожность мыслями о предстоящей работе и совсем успокаиваюсь. Марина — взрослый человек с подробной инструкцией и телефонами экстренной связи на руках. Марс вполне спокойный ребенок. А я слишком мнительная мать.

Знала, что такой и буду, в конце концов, после бабушки — я была главным воспитателем для себя самой и сестры, а потом с непреклонной жертвенностью несла на своих плечах и заботу о беспомощном Славе. Весь парадокс моей привязанности к нему, как к объекту, который позволял мне проявлять свою нерастраченную материнскую энергию, дошел до меня только с появлением сына. Наверное, я умею любить только тех, кто во мне нуждается. И, наверное, поэтому, хороший во всех отношения, но совершенно состоявшийся Миша, так и не смог занять в моем сердце места. У нас слишком разные потребности в партнере.

А Слава… Ужасный, капризный взрослый ребенок, бездушный эгоист и последний мудак — так там и остался. Вопреки любой логике и фактам, назло здравому смыслу.

Меня отпустило от той дикой боли предательства, после его измены, но так до конца и не выпустило из тех созависимых отношений. Может, правы те, кто говорят, что первая любовь остается с нами навсегда, а может, я из тех, кому непременно нужно страдать, потому что счастья в тех отношениях было — ровно на первые два года из семи. А может, я просто однолюб и в моем сердце есть место ровно на одного мужчину.

И теперь там — Марсель.

Я улыбаюсь, вспоминая радостную улыбку, которую любит дарить мне сын, когда просыпается, его большие чистые глазки, смотрящие на меня с абсолютной любовью и его запах — родной и сладкий. Это лучший ребенок на свете. Я осознаю, что так говорит каждая мать, но совершенно здраво понимаю, что это не переизбыток гормонов или состояние измененного сознания после родов, просто я так долго его ждала. Кажется — с самого детства, когда пеленала кукол, пока Маринка играла в войнушку с соседскими мальчишками, и когда старательно изображала старшую сестру, стоило ей накосячить или заболеть, хотя у нас разница в каких-то восемь минут. С появлением Марселя я словно стала самой собой, цельной и спокойной.