– Лана…

– Что?

Она остановилась, обернулась.

– Потанцуешь со мной вечером?

Глядя на ее вытянувшееся от удивления лицо, Мо пожалел, что не приобрел камеру.

«Где потанцуешь? – читалось в карих глазах. – Ты сумасшедший? Где ты хочешь, чтобы я с тобой танцевала?»

Ее ответа – в этом Марио никому бы не признался – он ждал с трепетом.

– Без музыки?

И он мысленно возликовал – она не ответила «нет». Не ответила, значит… Его сердце билось равномерно и быстро.

Фразу «без музыки?» он перевел, как «да».

* * *

Его невозможно понять, попросту невозможно – то отталкивает ее молчанием и словами «ты слишком настойчивая», то вдруг настойчивым становится сам – вытирает ее, выбравшуюся на палубу, полотенцем так нежно и так долго, что у нее мурашками покрывается все, включая кожу головы под мокрыми волосами. Невозможно тип, просто невозможный…

Лана «падала» и все никак не могла упасть. То мысленно летела вниз, то вдруг выныривала обратно – ее из пропасти будто затягивало в небеса канатом.

Невыносимый. Сердце – это не таверна, дверцу которой можно бесконечно колыхать взад-вперед, сердечная дверца хрупка. Она уже открыла ее раз. А теперь Марио, заглянув внутрь, настойчиво ковырялся с наружной стороны в замке. Впусти, мол. Угу. Чтобы завтра вновь услышать «Лана, я еще не решился?»

Но, кажется, он решился сегодня.

Она мысленно вновь оттолкнулась и полетела с обрыва вниз. Зависла на середине полета, не достигла дна – помешала мысль «у него был наполовину вставший член». Или просто большой?

Полет не удался. Новый прыжок, временная тишина в голове, темнота под веками. На этот раз она почти достигла дна.

«Он специально разделся, чтобы отвлекать…»

И моментально – у-у-у-ух – к поверхности. И снова она сидит на палубе в мире живом и подвижном – за бортом плещется море, в небе круглый солнечный диск.

Черт…

Новый прыжок. Она уже почти там, почти – в мире сияния – не думать о Мо, не думать о Мо, только не думать…

Лана выдохнула с облегчением, когда открыла глаза и поняла, что вынырнула в мире энергий.

Наконец-то! Получилось.

И она больше не думает о Мо…

У-у-у-ух!..

И снова наверх.

Тьфу!

– Я же просила меня не отвлекать! Нормально просила. А ты начал разгуливать по палубе в одних трусах. Я же человек, Мо, и мне сложно сосредоточиться. Обязательно нужно было раздеваться? Как после этого работать?

Она разговаривала с его рельефной спиной, широченными плечами и затянутой в синие плавки выпуклой задницей. Мо совершенно спокойно вытирал в каюте маленький кухонный столик на котором до того нарезал и складывал в пакет хлеб.

– А в чем я должен был ходить? В шубе?

– Шорты были вполне приемлемы! – ее несло. – А потом ты, как черт из табакерки, – то тут возникнешь на горизонте, то там, а я ведь только-только начала видеть это пресловутое сияние. Думаешь, просто попасть в это состояние? Там нужна пустая голова, абсолютно пустая. А я почему-то теперь думаю…

– О чем?

– О твоем… хрюнделе!

– Он не так плох, между прочим. Знала бы ты его лучше, называла бы ласковее.

У Ланы пар из ушей валил.

– Мо, мы тут зачем собрались, а? Чтобы развлекаться? Тот факт, что я женщина, а ты мужчина, не должен мешать нам…

– Он нам не мешает – помогает.

– Ты постоянно меня перебиваешь!

– Ты все равно пока не работаешь.

– Потому что все ты!

Его спина, к ее сожалению, была не менее сексуальной, нежели его «хрюндель».

– Взять с собой овощи? Для рыбы, которую я поймаю?

Ей было не до рыбы и совершенно не до овощей.

– Тебе бы все шутки шутить, да? А ведь ты, как никто другой, должен понимать, что в запасе у нас осталось пять дней. Жалких пять дней!

Мо потянулся к мини-холодильнику, достал пучок укропа, бросил на разделочную доску и принялся шинковать.

– Для салата. Кстати, последние пять дней могут быть вовсе не жалкими.

– Они будут жалкими, – выплюнула Лана, – равно, как и все последующие, если я не научусь различать камни. Тебе что, совершенно все равно?

– Нет.

– Тогда даже не вздумай меня больше отвлекать, понял? Расхаживать передо мной голышом, оттопыривать плавки…

– …хрюнделем.

Он, кажется, улыбался.

– Именно так!

– Извини, его я деть никуда не могу.

– Ты вообще меня слушаешь? Слушаешь, а? Я ведь с тобой серьезно! – возмущение Ланы перелилось через край и теперь шипело невидимыми каплями по раскаленной поверхности. – И почему все это время я разговариваю с твоей задницей?!

– Потому что, – послышался невозмутимый ответ, – если я сейчас развернусь, то сначала поцелую тебя, а после завалю на кровать и успею трахнуть дважды, прежде чем мы доберемся до острова. Мне развернуться?

Свою иллюзорную челюсть Лана собрала от коленей. Несколько раз открыла и закрыла рот, силясь начать дышать, после чего покрылась красными пятнами и вылетела из каюты. Мо как раз начала разворачиваться.

– Эй, мне гитару с собой взять? – послышалось вслед.

* * *

Она всегда знала, что он способен перевернуть ее мир с ног на голову. Поверила еще тогда, у Портала, когда думала, что придется возвращаться на Четырнадцатый, но Мо вдруг отыскал правильные слова и заставил ее не только остаться, но и помог вновь поверить в светлое будущее.

Вот и сегодня…

С утра она не просто верила – знала, – что их следующие пять дней окрасит не просыхающая, как штукатурка дома под дождем, печаль, а теперь ощущала иное – веру: у них получится. Да, еще не испарилась обида, не ушел из-под колеса тот камешек, который мешал их вагонетке счастья нестись по рельсам вперед, но здесь – на этом невероятно прекрасном острове – у Ланы вдруг перестало ныть сердце.

«Я трахну тебя дважды…»

В его словах не было пошлости – в них было желание. Оно звучало так же неистово, как клокочущая в ней накануне жажда, – «обними». И поселилась вдруг уверенность – он найдет эти слова, он весь день старался их найти. Да, ему потребовались дополнительные сутки (недаром говорят, что мужчины в вопросах любви медлительны), но что-то изменилось – в его глазах, у него внутри. И даже если не найдет…

Остров оказался раем. Подсвеченная персиковым закатом морская гладь, золотой, усыпанный хрупкими ракушками, песок; шумящий кудрями зарослей загривок. Туда, где высился покрытый густой и сложной растительностью холм, Лана не сунулась бы ни за какие коврижки, но им было хорошо и здесь – ей, прогуливающейся вдоль берега, и ему – ловящему рыбу в море.