— Я даже не мог надеяться, что мне удастся найти ту, которую я буду любить, — проговорил он, скользя пальцами так легко, что едва касался ее медово-золотистых локонов. Глаза ее сделались цвета дамасской стали. Он склонился над ней и осыпал легкими поцелуями щеки, нежные, как лепестки розы.

— Господи, у тебя такая мягкая кожа. Я счастлив уже потому, что могу прикасаться к тебе.

— А я — нет. Ты сделал меня слишком жадной. — Ее глаза закрылись, когда он провел кончиками пальцев по щеке, наслаждаясь своими ощущениями.

— Не бойся, — успокоил он ее, — я не остановлюсь, пока ты не попросишь меня об этом.

— Значит, я должна молчать.

Он склонился над ней и проложил длинную дорожку легчайших поцелуев вдоль лебединой шеи. Когда он добрался до соблазнительной впадинки, то втянул кожу в рот и поласкал языком. Она выгнула шею, предлагая ему себя. Он подразнил ее губами.

— Что ты делаешь? — В этот раз в ее голосе был не страх, а изумление.

— Люблю тебя, как ты того заслуживаешь, Тем. Как всегда буду любить тебя.

Она полностью погрузилась в это волшебное состояние. Она чувствовала себя как ребенок, которому читают сказку на ночь. Тепло пробежало по всему ее телу от его чувственных мужских прикосновений. Он настоящий мужчина. Даже когда произносит слова, которыми хочет успокоить ее, голос его звучит немного резко. Он солдат, привыкший командовать. Но от этого его неуклюжая мягкость еще дороже. Она восхищается тем, как он, суровый воин, сдерживает себя, чтобы прогнать все ее страхи и успокоить.

Сильные руки Трева спустились по ее рукам. Он немного размял их волнообразными движениями, снимающими напряжение. Он не спешил, спускаясь все ниже, нажимая на какие-то тайные точки, отчего волны удовольствия растекались по всему телу. Он массировал ладони и каждый палец, один за другим. Все было для нее. Он сказал правду. Она глубоко вдохнула, наслаждаясь покоем и удовольствием.

— Если бы джинн предложил тебе исполнить три желания, Priya, о чем бы ты попросила? — полюбопытствовал он.

Она заставила себя выплыть из того блаженного состояния, в которое погрузили ее нежные прикосновения Трева.

— Когда ты вот так прикасаешься ко мне, у меня нет никаких желаний, кроме того, чтобы ты никогда не останавливался.

— Ты мне льстишь. — Он рассмеялся.

— Но это правда. Я не могу тебе лгать, Трев. Больше не могу, и ты поклялся, что будешь мне верить.

Его рука вдруг замерла.

— Я должен верить тебе. Наша любовь зависит от этого.

— А я должна говорить тебе правду, как бы трудно ни было.

— А это так трудно?

— Иногда.

— Почему? — Его голос внезапно вновь стал резким.

— Потому что я боюсь потерять тебя, если ты узнаешь обо мне всю правду.

Его рука застыла.

— Ты моя возлюбленная, Темперанс, или мой враг? — Глаза снова стали холодными.

— Я никогда не была твоим врагом. Только своим.

Он сделал глубокий вдох облегчения и снова опустился на колени рядом с ней. Склонился над ней, прижался к ее губам своими и жадно впился в них, словно хотел вытянуть из нее правду. Она затрепетала от страстного желания, разбуженного этим поцелуем, чувствуя, что не только его тело взывает к ней, но и его душа.

Она обвила его руками и прижала к себе крепко-крепко. Он вытянулся на кровати с ней рядом и притянул ее к себе, своей возбужденной плотью вжимаясь в ее живот. Но не сделал попытки войти в нее. Они просто лежали, сплетясь руками и ногами, прижимаясь друг к другу, пока он целовал ее все сильнее и сильнее.

Время, казалось, замедлило свой бег, а потом и вовсе остановилось. Волны желания поднимались по всему ее телу. Она отдалась на их волю, ликуя, когда его руки сжались вокруг нее еще крепче. Дыхание их участилось, а сердца застучали в том же лихорадочном ритме.

Когда наконец он отпустил ее губы, ей показалось, что она что-то потеряла. Но ей некогда было об этом подумать. Он поднялся и сел так, что оказался на коленях у нее между ног. Сильные руки Трева стали разминать ее бедра. Он сейчас целиком принадлежал ей. Был только здесь, выпуская на волю радость, спрятанную в ее мышцах, нервах, пульсирующем сердце.

А потом, не успела она сообразить, что будет дальше, как он зарылся лицом в расщелине у нее между ног и провел языком по припухшей сердцевине желания. Она никогда не испытывала ничего подобного и только краем уха слышала, как об этом перешептываются.

Потрясенная, она на мгновение пришла в себя и взглянула на него, недоумевая, почему он это делает.

Как он вообще мог захотеть делать такое? Темперанс напряглась.

Он остановился и приподнял голову. Его синие глаза встретились с ее глазами, и в них читалась какая-то озорная радость. Ему это тоже доставляет удовольствие. Она откинулась на спину и отдалась восторгу ощущений, а это был воистину восторг.

Его язык творил чудо, тонкое и изысканное. Он касался ее самых интимных уголков, заставляя ее желать еще больше. Низкий рокот удовольствия завибрировал у него в горле, и каждая клеточка ее тела наполнилась желанием. Она открылась ему, не зная, чего хочет.

Но он знал.

Его палец скользнул в глубины ее жаждущего лона, массируя, прижимаясь к какой-то глубокой точке внутри, доводя ее до безумия. При этом он не прекращал ласкать ее языком, раздувая желание в пламенную страсть.

Он стал ее томлением, ее жаждой. Он больше не был отдельным существом, он знал, что нужно ее телу, сводя с ума по мере того, как ее страсть возносилась все выше и выше до тех пор, пока она едва не обезумела.

А он все не останавливался. Его язык прижался сильнее к центру ее желания, то скользя, то погружаясь короткими толчками, твердый, как мужская плоть, которую он заставил ее так жаждать, но более деликатный, более неумолимый и более искусный. Она вскрикнула, хватая ртом воздух, постанывая, горячо шепча его имя, когда обжигающие волны освобождения прокатились телу, поднимая на гребень. Большего наслаждения ей просто невозможно было вынести. Она обмякла, позволив себе плыть по этим волнам волшебства, которые он сотворил с ней.

Когда наконец она пришла в себя, он сидел на коленях, глядя на нее с неподдельной радостью. Она никогда раньше не видела такого выражения на лице мужчины и не могла его понять. Все, что он сделал, было для нее и только для нее. Он сам не получил удовольствия. Он даже не снял с себя одежду.

— Как ты можешь быть так счастлив, когда я не дала тебе ничего? — прошептала она.

— Ты дала мне все.

— Нет, — возразила она. — Ты подарил мне свою доброту и нежность, но мне нужна и твоя неистовость. — Она взяла его руку и поднесла к своему женскому естеству, все еще влажному от желания. — Не могу ничего поделать со своей порочной натурой, но я должна получить все, на что ты способен — не только твою нежность, но и твою неукротимость. Не сдерживайся. Мне нужно больше, мне нужно все, что в тебе есть.