и будет всюду и везде говорить, что это я послал его против русских. Ничего дурного в этом нет, но мы с вами говорили: это не лучшее решение. Так что с Биргером договоритесь вы. Я знаю, вы умеете влиять на людей и склонять их на свою сторону. Вы объявите крестовый поход на земли язычников и будете обращать их в нашу веру, а тех, кто обращения не пожелает – карать. Сурово карать, гроссмейстер.

– И когда мы выступим? – спросил фон Зальц.

– На подготовку такого похода потребуется время, поэтому не спешите. Главное – подготовить почву, убедить людей. Ну а мы тоже сделаем своё дело. Во всех храмах священники будут благословлять этот поход и обещать рай тем, кто в нём погибнет. Я дам такое указание. К году тысяча двести сороковому от Рождества Христова вам надлежит завоевать до конца все прибалтийские земли и тогда приниматься за русских. А сейчас…

Взяв со стола серебряный свисток[26], папа коротко дунул в него. На свист тотчас явился тот самый священник, что встречал тевтонцев на лестнице.

– Отец Маурисио, принесите мне текст договора, перо, чернила и мою печать.

Священник вышел, а папа вновь обратился к фон Зальцу:

– Я полагаю, ваша печать при вас, гроссмейстер?

Фон Зальц показывает палец с перстнем:

– Она всегда при мне, ваше святейшество.

Спустя полчаса посольство Тевтонского ордена покинуло папскую резиденцию и направилось в сторону гавани, где оставался корабль, на котором рыцари прибыли в Рим. Гроссмейстер рассудил, что не стоит тратить деньги ордена на постоялый двор – на корабле будет и прохладнее, и спокойнее.

Дорога, по которой они ехали, шла вдоль Тибра к римским окраинам и дальше, к порту.

Тевтонские рыцари во главе со своим гроссмейстером ехали неспешной рысью, растянувшись в шеренгу.

Карл фон Раут и его сын скакали последними, вновь немного отстав от остальных.

Взрослый рыцарь был задумчив и, кажется, раздосадован.

– Ты уверен, что верно понял всё, о чём они говорили? – после довольно долгого молчания спросил он сына.

– Отец, я знаю латынь не хуже тебя. Ты сам меня учил.

– Да, конечно. Странно это всё… Для чего скрывать свои замыслы, если замышляешь доброе дело… Не понимаю!

– А я не понимаю другого! – горячо воскликнул Эрих. – Как бы там ни было, русские веруют во Христа, как и мы. Как же можно поступать с ними, будто они язычники? Разве это по-рыцарски?

Карл фон Раут долго не отвечал сыну. Потом в досаде махнул рукой:

– Наверное, мы с тобой не всё понимаем, Эрих. И в чём-то ошибаемся.

– А не может папа ошибаться? – вдруг спросил юноша.

– Наша церковь учит, что папа непогрешим.

– А Господь учил, что на земле грешны все…

Карл спохватился: он сказал слишком много и спровоцировал сына на очень опасные мысли…

– Ты что такое говоришь, мальчишка?! – рассердился рыцарь. – Думаешь, это – твоего ума дело? Мы с тобой приносили обеты, и, если нас пошлют сражаться, мы будем сражаться! Ты понял?

– Понял, отец! Мы будем сражаться. Если это действительно – служение Отечеству…

Глава 9

Комета

В одном понтифик точно не обманул фон Зальца. Святой престол принялся изо всех сил убеждать жителей Европы, что война с язычниками необходима, а по сути – уже неизбежна.

Проповедники с кафедр пылко убеждали собравшихся.

– Братья мои! – вещал какой-либо епископ в католическом храме. – Пришла пора нам явить отвагу и, если потребуется, пролить кровь во имя Господа нашего! Многие земли к востоку от нас находятся во власти еретиков и язычников, не желающих внимать слову Божию и принимать нашу истинную веру! А раз так, то наш священный долг пойти на них крестовым походом: тех, кто образумится, обратить в святое католичество, тех же, кто останется непреклонен в ереси, сокрушить. Святая церковь благословляет поход на Гардарику и сопредельные с нею языческие земли, многие из которых наши доблестные воины уже захватили. Мы не должны на этом останавливаться! Все ваши грехи будут вам прощены, если вы с молитвой и с отвагой в сердцах отправитесь на эту священную битву!

Люди, слушая, крестились. Но на лицах у некоторых, особенно военных, отражались сомнение и скептическое недоверие.

– Опять им земли мало! – нередко говорил один рыцарь другому, стоящему рядом. – Опять начнут войну, и Господь ведает, когда закончат…

– Не им ведь кровь проливать! – отвечал другой.

А вскоре после начала объявленной папой римским духовной войны в Стокгольме произошло событие, которое поначалу поставило под сомнение успех папского предприятия.

Во время проповеди в одном из храмов группа молодых рыцарей особенно недоверчиво отнеслась к призывам епископа, который, надо сказать, и был не особенно красноречив. Рыцари даже позволили себе усмехаться. А тут ещё мальчик лет семи, стоявший с матерью возле самой кафедры, воскликнул звонким, чистым голоском:

– Ма-ам! А чего отец Авраам так про Гардарику говорит? Папа мне говорил, что они тоже во Христа веруют… Только крестное знамение не так делают – наоборот… Но разве ж за это убивать можно?

– Тихо ты, тихо! – не без испуга одёрнула мальчика мать, опрятная горожанка в белоснежном чепце. – Епископам виднее.

Епископ, делая вид, что не замечает маленького «смутьяна» продолжал проповедь, но в это время в храм вбежали несколько человек. Один из них, сорвав с себя шапку и перекрестившись, завопил:

– Добрые христиане! Беда! Знамение! Знамение!

– Что?!

– Что такое?!

Испуганные вопросы слышались с разных сторон. Народ пришёл в смятение, ещё не успев понять, чем вызван испуг ворвавшихся в храм людей.

– На улицу! На площадь! – кричали те. – Знамение! Смотрите!

Перепуганные люди выбегали из храма, толкаясь и спотыкаясь.

На большой площади было многолюдно, и людей становилось всё больше: в толпу вливались выбегающие наружу прихожане.

В центре площади люди стояли неподвижно, остолбенело глядя вверх.

В чёрном небе, между увенчанными крестами шпилями католических церквей, ярко сверкала звезда с длинным ослепительным хвостом.

Люди крестились, шепча молитвы.

Горожанин, по виду ремесленник, тихо произнёс:

– Комета! Просто так не явилась бы!

Воин, стоявший рядом, ответил:

– Комета – к беде! И в храме нам сейчас говорили: война будет… Много людей погибнет!

– Господь упреждает нас, чтоб не грешили, кровь не проливали! – крестясь, громко воскликнула какая-то женщина.

Спустя несколько дней его святейшество Григорий IX в ужасном раздражении выслушивал донесение своего агента из Стокгольма – прелата Дамиана. Тот тоже был раздражён, даже разозлён. Его дорожная серая сутана была вся в пыли: он только что закончил долгий путь.

– Всё же расскажи толком, отец Дамиан: что творится в Стокгольме, вообще