«Я все еще помню, с каким трепетом вошла в холл дома номер 444 по Мэдисон = авеню и увидела на стене обложку за эту неделю, увеличенную и подсвеченную. Снаружи имя Newsweek украшало верхушку здания. Его было видно за много кварталов. Мне было 22 года, когда меня наняли секретарем к редактору отдела национальных новостей…»

Так начинаются восмпоминания о журнале Newsweek Элинор Клифт, одного из самых авторитетных политических журналистов Америки. Клифт проработала в журнале полвека, застала и шикарный ресторан Top of the Week на верхушке редакционного здания, оформленный великим архитектором Юймин Бэем, — там брали интервью у Роберта Кеннеди, — и номера в Уолдорф-Астории для сотрудников, задержавшихся допоздна при сдаче номера, и книги из собственного материала, которые Newsweek выпускал по итогам президентских выборов.

Теперь нет больше такого журнала. Но Клифт было что вспомнить — и про щедрость издателей, и про милые странности редакторов, и про самоотверженность коллег.

А вот, казалось бы, совсем другая история — про редакцию, не просуществовавшую и двух лет. «Никто вне стен здания не знал, чем мы занимаемся… Офис был распланирован как попало, места на всех не хватало, было ощущение стартапа — мы и работали как стартап. В те первые несколько месяцев у нас были еженедельные happy hours и посиделки. Я терроризировал коллег, запуская над столами AR-дрон первого поколения. Наша первая праздничная вечеринка была прямо в офисе. Я выиграл конкурс на самый уродливый свитер, обогнав издателя. Мы все нажрались, а некоторые потом заснули в баре».

Это Питер Ха, бывший редактор отдела технологий в запущенной News Corp. Руперта Мердока Ipad-газете The Daily. Проект сдулся быстро, но тем, кто в нем работал, было интересно вместе, и воспоминания у них остались в целом приятные.

Ну и третий сентиментальный рассказ — моего двоюродного брата, Алексея Бершидского.

«Вспоминал сегодня те первые дни в октябре 93-го. Комендантский час, нас развозят по домам по пустым темным улицам на „жигулях“ — „четверках“. А мы делаем это новое телевидение. То есть я-то, сопляк 20-летний, не делаю, конечно. Я так, мимо стою, патроны подтаскиваю. А делают звезды, небожители, с которыми и по одним коридорам-то ходить неловко. И молодые да ранние делают, замечательные ребята-корреспонденты, которым тоже респект и уважуха. И, помню, огромная честь тогда — просто быть, если что, на подхвате». Это Леша про телекомпанию НТВ — не нынешнюю, понятно.

Ни одно СМИ — не навсегда. Какому-то суждено прожить почти 90 лет, как Newsweek, другое просуществует год с небольшим и закроется, не оправдав коммерческих ожиданий инвестора, третье вроде бы и живо — называется так же, даже логотип похож, — но на самом деле умерло или переродилось внутри. Смысл существования СМИ, однако, не только в коммерческом или концептуальном успехе, но и в том, чтобы те, кому довелось работать в редакции, вспоминали о ней с благодарностью и ностальгией.

Тем, кто рассматривает журналистику только как бизнес, эта мысль может показаться крамольной или просто нелепой: ведь СМИ создаются ни в коем случае не для своих сотрудников!

Это как посмотреть. Иной раз совсем нежизнеспособен проект — а и читатели его помнят, и идеи подхватываются, не умирают, и бывшая команда, разбредясь по рынку, делает его в целом лучше. Это я и про «старое НТВ», и про недолговечный журнал «Столица», когда-то выходивший в ИД «Коммерсант», и, скажем, про еженедельник SmartMoney, главным редактором которого я когда-то был. Издатели-то, может, ничего и не заработали, а в целом медийная поляна чем-то да обогатилась.

Понятно, что с такой идеей нельзя браться за выпуск СМИ, но именно то, как чувствуют себя люди в редакции и чему они там учатся, становится иной раз главным и вовсе не бессмысленным итогом деятельности.

Сейчас я прячусь за чужими спинами, хотя у меня полно собственных сентиментальных воспоминаний. И о первом составе «Ведомостей», практически жившем в редакции — уходить оттуда не очень-то и хотелось. И о первом «Слоне», у которого редакции вовсе не было — вся работа шла через скайп и админку сайта, а встречались люди только в питейном заведении Rosso&Bianco на Садовом кольце, где тогдашний старший редактор Ольга Романова договорилась с владельцами, чтоб наших пускали сидеть, стучать по клавиатуре и пить только чай. И о SmartMoney, моем любимом проекте, в котором четыре редактора — Саша Малютин, Володя Федорин, Юра Грановский и я — пытались придумать неповерхностную деловую журналистику на русском языке. И о русском Newsweek, в котором команда выпустила 15 номеров «в стол» до официального выхода — и все равно сохранилась.

Но я не буду ни лить слезы, ни вспоминать веселые эпизоды из редакционной жизни. Эта книга — не мемуары.

Уже потом, когда либо не было самих изданий, либо делали их уже другие люди, совсем по-другому, я слышал от бывших коллег: «Это было лучшее место работы». Не забывая делить сказанное минимум на два, я все же радовался: что-то из этих редакций люди приносили с собой в новые.

Хорошая редакция — это не совсем место работы, конечно. Это всегда секта. Вот ее признаки.

1. Общая идея. Все или хотя бы большинство работающих в редакции должны верить в некую базовую миссию издания. «Ведомости» в свое время делались как первая в России ежедневка, в которой нельзя ничего разместить за деньги, кроме модульной рекламы. Отсутствие джинсы, непрогибаемость, честность с собой и с источниками — это и нынешние редакционные ценности. Наши журналисты — а прежний опыт у всех был разный — отказывались от взяток, в несколько раз превышавших годовой доход, потому что были в хорошем смысле сектантами. Никаких особых проповедей читать людям не пришлось — достаточно было дать им ощущение свободы и не показывать дурного примера. Сейчас, когда я об этом рассказываю, мне часто не верят: цинизма вокруг в 2013 году гораздо больше, чем в 1999–2000 м. Однако старожилы подтвердят: этический «цемент» в редакции имелся.

Впрочем, объединяющие ценности могут быть и не этического свойства: в SmartMoney, к примеру, мы стремились писать так, чтобы профессионал любой отрасли, читавший наш текст, не мог счесть его наивным. Я по утрам, до начала рабочего дня, читал коллегам лекции по бухгалтерии и финансам — пересказывал то, чему меня учили в бизнес-школе, — и народ приходил послушать и старался разобраться: многим хотелось разговаривать с источниками на равных и потом гордиться получившимся текстом. Получалось, конечно, не всегда, но старались все ключевые люди.

Мне нравится, когда удается создать некий заговор: журналисты видят, что не так в других местах, и стараются сознательно делать иначе. Многие используют в качестве «цемента» конкуренцию — обогнать всех на «поляне», написать первыми обо всем важном. Я тоже прибегал к этому трюку в «Ведомостях», но с тех пор понял его нелепость. По нынешним временам большая аудитория не у первого текста на тему, а у лучшего из 10 первых: так действуют социальные сети и dark social. Умные журналисты это видят и недоумевают, почему начальство настаивает на бессмысленной гонке. Так из редакции секту не сделаешь.