В иных изданиях цементирует не столько какой-то набор рабочих ценностей, сколько принадлежность почти всех сотрудников к одной субкультуре: есть целые редакции хипстеров (продукты LookAtMedia, «Большой город») или леваков (The Guardian), гламурных дам (Vogue) или йогов (Yoga Journal). Делать сайт или журнал для таких, как ты, — приятно и удобно.

Так или иначе, людей должна объединять какая-то идея, кроме своевременного получения зарплаты. Иначе это будет не совсем редакция, скорее «трудовой коллектив». Высказывания главных редакторов, которые я цитировал в предыдущей главе, это часто отражение «сектантских» ценностей.

2. Общая среда обитания. В хорошей редакции комфортно жить, как в какой-нибудь коммуне хиппи. Лучшие редакции — это открытые ньюсрумы, где люди сживаются с соседями, знают их привычки, слабости и увлечения, постоянно обсуждают и работу, и просто новости, и житейские истории. Здесь есть пара спальных мест, на которых можно перекантоваться, если домой ехать слишком поздно или не хочется. Здесь все время наливают чай и кофе, желательно хорошие, — эти два напитка всегда бесплатны. Здесь хорошо устроена техподдержка: если с компьютером что-то не так, не приходится ждать админов часами, да и сами машины, мониторы, клавиатуры — такие, какие люди купили бы себе, если бы выбирали сами. Теперь уже правильно позволять людям приносить свою технику, хотя большинство все еще ждет, что их обеспечат, и экономить на этих разовых тратах совершенно ни к чему: в рабочем процессе недостаток комфорта обойдется дороже. Здесь продуман вопрос записи с телефонов, стоят удобные стулья и соблюдается санитарная норма «плотности населения» — 4,5 кв. м на человека. Нет никаких идиотских офисных ограничений вроде дресс-кода или запрета развешивать по стенам любые плакаты, флаги, головы убитых оленей и что еще людям в голову взбредет. Вообще, хорошая редакция — это никогда не офис: здесь кладут ноги на столы, месяцами не убирают бумажные залежи, и — я убежден, что так должно быть — матерятся. Не обязательно все, но те, для кого это естественно. Офисная политкорректность — хорошая штука для корпораций, но не для коммун. В редакциях, где я работал, всегда много и весело ругались матом. Мне встречались люди, которые поначалу жаловались и краснели; через месяц они либо матерились громче всех, или умели пропускать ругань мимо ушей, или работали где-то еще, и никому было не жалко, что они не задержались.

В хорошей редакции часто создается внутренний жаргон, имеют хождение непонятные посторонним слова и выражения. В киевском «Фокусе» имело хождение слово «пепяка» означавшее любую штуковину или элемент оформления. В «Ленте. ру» нечто убедительно выглядящее, но бессмысленное, называют словом «лукэндфил». Кто придумал тот или иной «термин», никто уже не помнит, словечки передаются «из поколения в поколение».

Редакция — это коммуна, в которой частного пространства у людей почти нет, но им оно и не очень нужно (хотя я знал одного репортера, который запирался в туалете, чтобы обдумать текст, — ему бывало органически необходимо побыть одному). Максим Ковальский, «выросший» в ИД «Коммерсант», когда это еще была мощная секта — даже Леонид Парфенов снял о ней фильм, — не напрасно писал, что время главреда должно «полностью принадлежать его подчиненным». А как иначе: «начальник» и «подчиненные» на самом деле члены коммуны.

3. Сеть социальной поддержки. В хороших редакциях люди проводят вместе не только рабочее, но и свободное время. Вместе ходят на концерты, в бары, на футбол. И их не надо заставлять или уговаривать: сами хотят. Хорошо, если вместе тусуются не только журналисты и редакторы, но и визуальная служба: так бывает крайне редко, но если уж получилось — такой редакции все нипочем. Это, впрочем, только начало; плоха та редакция, которая не самоорганизуется в критической ситуации, — условно, не выстраивается в очередь сдавать кровь, если на кого-то из коллег напали бандиты, не собирает без напоминания деньги на похороны кого-то из близких. Если девушку-репортера бьет пьяный бойфренд, ее коллегам по правильной редакции на это не наплевать. А в ситуации, когда коллективная помощь не требуется, в правильной редакции всегда можно найти кого-то одного, кто поможет — или просто даст выплакаться в жилетку, или задействует свои связи, чтобы сделать что-то нестандартное.

4. Сухой закон в рабочее время. Одна только вещь совершенно недопустима в редакционной «коммуне» — выпивка во время работы. Помните цитату Сергея Пархоменко в предыдущей главе? «Никогда, ни при каких обстоятельствах, ни под каким предлогом нельзя разрешать людям в редакции пить водку непосредственно на рабочем месте». В газете «Сегодня», где Пархоменко работал до того, как стал главредом, нередко выпивали до сдачи номера, и хотя редакция газеты состояла из сильнейших профессионалов своего времени и была, по отзывам в ней работавших, настоящей сектой, водка ее ослабляла и вызывала постоянные конфликты. Ни один журналист не хочет, чтобы над его текстом тупил пьяный редактор. Ни один редактор не желает принимать бессвязную писанину персонажа, слишком близко к сердцу принявшего книги Хантера Томпсона, и тем более задавать этому персонажу дополнительные вопросы. Каких дров может наломать бухой верстальщик, нечего и говорить. (Помянул бы здесь пьяного корректора, но ни разу в жизни такого чуда не видел).

В одной из редакций — в какой, не скажу — мне не удалось внедрить правило Пархоменко. Я уговаривал, ругал, материл двух ценных коллег, которые взяли за правило пить водку за обедом, а потом возвращаться на работу, — все было без толку. Я до сих пор считаю, что проект прожил бы дольше, если бы я сумел настоять на своем.

В наше время «нулевую терпимость» надо, наверное, распространить на любые психоактивные вещества, кроме марихуаны. У меня бывали сотрудники, которые употребляли ее на работе, и хотя скорости это им не прибавляло, оснований для жесткого запрета я не вижу. А вот от тяжелых наркотиков, к которым я отношу и алкоголь, вред очевидный и страшный.

Пятым признаком секты, наверное, могло бы стать наличие харизматического лидера, но я не верю в его необходимость. Хорошо, если главреда уважают и он включен во все неформальные процессы в редакции, но это только бонус. Я видел редакции, в которых главреды менялись, а организм секты сохранялся и главредов тоже «напитывал» общими ценностями. Вот старый «Коммерсант», к примеру, был таким.

Впрочем, самому мне всегда было удобнее использовать диктаторские полномочия главреда, чем проводить часы и дни в поисках консенсуса. Только в SmartMoney я старался этого избегать (о том, как там была устроена работа, речь пойдет в следующей главе). А в «Слоне» к примеру, с нежеланием тратить время на согласования с коллегами была связана моя серьезная неудача как главреда. Через год после запуска сайта я предложил коллегам переключиться с сочинения традиционных текстов, которых, на мой вкус, стало многовато, на сбор и литературную обработку «показаний» экспертов, бизнесменов, участников событий. Некоторым не понравилась эта идея: они решили, что от них теперь требуется не журналистская, а секретарская работа. Со мной стали общаться посредством официальной переписки, требовали от инвестора, Александра Винокурова, чтобы он заменил меня как главреда, но увольняться сами не желали — требовали компенсаций. Винокуров тогда поддержал меня: новая схема позволяла срезать расходы. Из редакции ушли со скандалом девять человек. Это была серьезная потеря: на некоторых из них я привык полагаться. Кроме того, это были люди, от которых во многом зависела магия редакции, ее целостность как секты.