Она не может признаться даже мысленно.

Наверное, это к лучшему.

— Я совершенно ничего к тебе не чувствую.

Уэнсдэй возвращается в академию поздним вечером.

В ушах упорно продолжают звенеть его слова — Ксавье чудовищно долго не позволял ей уйти.

Кричал, захлебываясь слезами, уже привычные отрывистые фразы о том, что она не может так поступить.

Умолял остаться, покрывая лихорадочными поцелуями её бледные дрожащие пальцы и бессвязно шепча что-то о всепоглощающей силе собственной любви.

С отчаянием утопающего цеплялся за её рубашку, не позволяя одеться — и она панически-поспешно натянула только джемпер и джинсы.

И просто-напросто сбежала, оставив в палате большую часть своих вещей.

И значительную часть своего сердца.

Синклер, сидящая за ноутбуком на своей тошнотворно-розовой половине комнаты, встречает её взглядом, полным тревоги.

— Где ты была? — обеспокоенно спрашивает блондинка.

— Энид… Завтра я уезжаю из Невермора. Навсегда.

***

Поначалу он звонит каждый день.

Уэнсдэй купила новый телефон в Джерико за пару часов до того, как села в семейный черный катафалк и, в последний раз окинув витиеватые ворота академии долгим немигающим взглядом, решительно кивнула Ларчу.

Она оставила свой номер одной только Энид, взяв с той клятвенное обещание на мизинце никому больше его не давать под страхом мучительной смерти.

Синклер не сдержала обещание.

Конечно, она не сдержала.

Глупо было на неё полагаться.

И теперь Ксавье звонит каждый день.

И заваливает сообщениями — сотнями длинных полотен из однообразных печатных букв, которые по всем законам логики не должны задевать за живое.

Но они задевают.

Настойчивая трель оповещений и звонков, бьющая по ушам с неизменной регулярностью, однажды заставляет Уэнсдэй забросить телефон в самый дальний угол чердака.

Но ночами, когда она просыпается от изматывающих кошмаров — в которых ей раз за разом не удаётся его спасти — Аддамс кажется, что она продолжает слышать, как телефон вибрирует от нескончаемого потока сообщений.

Она не прочитала ни одного.

Удаляла все подчистую.

Но иногда Уэнсдэй все-таки поднимается на чердак, чтобы разблокировать проклятый телефон и написать дежурный ответ на дежурный вопрос Энид о её самочувствии.

«Я в порядке».

Разумеется, она в порядке.

Главное, повторять это почаще.

И тогда однажды её рука перестанет дрожать, безжалостно стирая очередное непрочитанное сообщение, из которого она всякий раз против воли успевает выцепить некоторые слова.

«Я не могу без тебя…»

«Умоляю тебя, ответь…»

«Я так сильно люблю тебя…»

Так постепенно заканчивается зима, уступая место весне.

И Ксавье постепенно убавляет горячечный энтузиазм — медленно, но верно смиряется с неизбежным.

Одно сообщение раз в два дня.

Потом — в три.

Потом — раз в неделю.

А когда он молчит на протяжении трех недель, Уэнсдэй наконец достаёт телефон с чердака и, рукавом смахнув с экрана тонкий слой пыли, привычно кладет дурацкое устройство в карман.

Апрель в окрестностях Нью-Джерси — светлый, прозрачный и стылый. Ветра дуют со всех сторон, но это уже не предвестники дождей, уныло заливающих городок всю зиму, а свежие сквозняки — выметающие все старое, гонящие туда-сюда коричневые прошлогодние листья подобно невидимым псам, пробуждающие холмы и рощи к долгому знойному цветению. В воздухе пахнет влажной землей, а в звон ручьев вплетаются далеко разносящиеся голоса первых птиц.

Уэнсдэй часто вытаскивает печатную машинку в небольшую темную беседку возле родового поместья и подолгу сидит над пустым листом, внимательно разглядывая набухающие почки на деревьях и обрывки молочных облаков. Она так и не смогла написать ни строчки после отъезда из академии.

Звук входящего сообщения отвлекает её от равнодушного созерцания пробуждающейся природы. Уэнсдэй осторожно тянется к телефону, внутренне опасаясь снова увидеть на экране его имя. Но это Энид. И в её сообщении сегодня нет обилия раздражающих желтых чудовищ, именуемых смайлами.

«я не знаю, должна ли это говорить… но мне кажется, должна. Ксавье и Эмили теперь вместе… вот так…»

Вот так.

Аддамс несколько раз перечитывает последнюю строчку. А потом вдруг чувствует, как последняя связующая нить между прошлым и настоящим лопается с оглушительным треском.

Наверное, она должна чувствовать боль.

Но она чувствует… освобождение.

Неизбежное, но долгожданное.

Уэнсдэй решительно поднимается с отсыревшей скамейки и быстрым шагом направляется к особняку. Когда она входит в их огромную мрачную гостиную, сидящие у камина родители синхронно оборачиваются. Она запоздало вспоминает, что практически не разговаривала с ними все эти месяцы и упорно игнорировала любые попытки подступиться к ней.

Аддамс вдруг чувствует легкий укол вины.

Но решение уже принято.

— Отец. Мама. Я хочу уехать в Италию.

Комментарий к Часть 23

Ну кароч, фаталити, да.

Не бейте сильно ахах

Осталась последняя глава, что-то вроде эпилога.

========== Часть 24 ==========

Комментарий к Часть 24

Саундтрек:

Michael Malarkey — Scars.

Приятного чтения!

Уэнсдэй крепче перехватывает ручку тяжелого чемодана, обводя немигающим взглядом шумную толпу людей в аэропорту Мальпенса.{?}[Аэропорт Милана.]

Вещь, как всегда заботливый, роется в рюкзаке за её спиной и спустя мгновение ловко вскакивает на плечо, протягивая посадочный талон и телефон в простом чёрном чехле. Аддамс машинально протягивает руку, но забирает только телефон — часы на вспыхнувшем экране блокировки показывают двадцать две минуты десятого.

И дату — воскресенье, двенадцатое октября.

Завтра её девятнадцатый день рождения.

И завтра в Нью-Йорке состоится презентация её первой книги.

Она не была на родине без малого два с половиной года. И, откровенно говоря, не особо скучала по штатам, решительно оборвав все связи с прошлым. Даже родителям звонила редко, целиком и полностью сосредоточив свое внимание на творчестве.

Единственным связующим звеном между двумя континентами некоторое время оставалась Энид, но в последний год и это постепенно сошло на нет. Они с Аяксом обручились сразу после окончания школы, едва дождавшись его совершеннолетия — и неугомонная блондинка, сменив фамилию на Петрополус, с головой окунулась в сомнительное семейное счастье.

Уэнсдэй отказалась приехать на их свадьбу. Вернее сказать, банально проигнорировала пастельно-розовый конверт с золочеными буквами, брошенный однажды в её почтовый ящик. И уж тем более не стала поздравлять — по её твердому мнению, столь раннему замужеству стоило только посочувствовать.

Сама Аддамс предпочитала не обременять себя никакими длительными связями, как дружескими, так и интимными. После того, как она решительно переступила порог Невермора в последний раз, её скудная способность испытывать эмоции словно атрофировалась окончательно. Будто сердце, едва успев ожить, покрылось коркой льда, сравнимой по толщине с арктическими ледниками в зоне вечной мерзлоты.

Ценой титанических усилий — вереницы бессонных ночей, сотен ночных кошмаров, множества напечатанных, но неотправленных сообщений — ей наконец удалось вытравить из сердца жалкий росток