– Сколько их было?

– В тот раз – двое.

– Значит, это было не единственное вторжение?!

– Увы, нет. За несколько дней до открытия Генеральных Штатов я пробудилась от неясного беспокойства и обнаружила над своей постелью незнакомца. Окно было открыто настежь. Вообразите мой ужас – я оказалась один на один с преступником!

– Страшно даже подумать… – проговорил виконт, в этот раз без тени игривости и насмешки. – Но как вы спаслись?

– Его напугал мой крик.

– И он не напал на вас?

– Мне повезло. Видимо, убийца оказался недостаточно решительным или слишком совестливым. Или догадался, что, если вбежавшие на мой крик слуги найдут его над трупом своей хозяйки, живым ему не уйти. Негодяй выпрыгнул в окно.

– И он не разбился?

– Утром слуги отыскали в саду брошенную лестницу…

– Стало быть, у него был сообщник?!

– Ах, виконт… Мне кажется, у него их не меньше ста! Против меня существует заговор! И его финансирует либо двор… либо мой опекун, чтоб ему провалиться!

«Либо тамплиеры. Либо кто-то, кто охотится за свитком», – добавил д’Эрикур про себя.

– Может быть, вы все-таки преувеличиваете, мадемуазель? – произнес он вслух. – Попытка грабежа и проникновение незнакомца могут быть и не связаны. Может статься, к вам в окно залез какой-нибудь неудачливый поклонник…

– Поклонник?! Боже меня упаси от таких поклонников! Он был одет как бедняк! Неужели меня можно заподозрить в благосклонности к бесштанникам?!

– К вам забрался нищий?..

– Только не говорите, будто он хотел попросил милостыню, виконт! Моя сумасшедшая тетушка уже выдвинула такое предположение… Это был наемный убийца! Только что вышедший из тюрьмы бандит, которого подкупили, чтобы избавиться от меня!

«Или переодетый тамплиер. Или передетый Помье. Или переодетый Кавальон», – мысленно дополнил виконт. Неожиданно на память ему пришел образ обносившегося, грязного маркиза де Сада…

– А что, если это просто один из тех взбунтовавшихся простолюдинов, что напали на фабрикантов Ревейона и Анрио в конце апреля? – предположил д’Эрикур.

– Неужели вы думаете, что у народа есть поводы ненавидеть меня?! – вокликнула Жерминьяк. – Неужели весь Париж еще не узнал меня как самую просвещенную даму страны, которая неустанно печется о правах человека?!

– Ах да… действительно… – Виконт почесал в затылке. – Так, значит, вы считаете, что у вас есть могущественные враги?

– Кто иначе стал бы убивать мою служанку?

– Что?! – Виконт оторопел.

У жениха убивают слугу, у невесты – служанку. Неожиданная симметрия… Мрачный намек? Черное остроумие тамплиеров?

– Несколько дней назад какой-то мерзавец проник ночью в мой сад, выманил туда бедную Николетту и перерезал ей горло. У несчастной не было врагов… У нее вообще никого не было, кроме кузины. Двадцать лет Николь служила верой и правдой моей бабушке, а потом и мне. В доме не было служанки честнее и вернее ее… Вы понимаете, д’Эрикур? Убить ее означало как бы отрезать кусок моей плоти! Это угроза! Это несомненно угроза!

– Ее пытали?

Мадемуазель удивилась:

– Почему ее должны были пытать?

– Потому что то же самое случилось с моим слугой, – ответил виконт, поднимаясь с софы. – Вы видели ее тело?

– Я взглянула только издалека. Зрелище мертвой Николь было слишком ужасным для моей чувствительной руссоистской души… Но куда вы, виконт?

– Она уже похоронена?

– Разумеется.

– В таком случае мне немедленно нужно поговорить с теми, кто занимался похоронами. Родственники, врачи, полицейские? Кто обмывал тело?

– Ее кузина… Некая Мартина Гюффруа… рыбная торговка с рынка Невинных.

Виконт бросился к двери.

– А как же я? – вокликнула девушка.

– Можете отправиться вместе со мной.

– Нет, я имею в виду… Мне страшно возвращаться домой, д’Эрикур! Опекуны сейчас в гневе из-за моего бегства, боюсь, как бы они не заперли меня в монастыре навечно!

– Что ж, вы останетесь у меня.

– А если придут их посланцы?

– Посланцам ответят, что вас здесь нет.

– Но после этого вы же не бросите меня на произвол судьбы, верно, виконт? После того как я прибыла к вам без всякого сопровождения и провела ночь под вашей крышей, никто уже не захочет просить моей руки. Как честный человек и ради нашей общей выгоды…

– …Я сегодня же договорюсь со священником.

– Точно так, сударь! – лепетала два часа спустя рыбная торговка, еще не оправившаяся после смерти кузины и пришедшая в смятение оттого, что с ней говорит настоящий аристократ. – Обмыла мою бедную Николетту и своими руками, вот этими ручками, в гроб ее положила!

Д’Эрикур нашел Мартину там, где и указала ее искать невеста, – на рынке Невинных. Рынок этот, расположенный на правом берегу Сены, в самом центре Парижа, являлся, по мнению виконта, одним из завоеваний прогресса, одним из первых символов победы просвещения над Средневековьем и мракобесием.

На протяжении многих столетий на этом месте было кладбище, ведь в мрачные феодальные времена никто не имел понятия о гигиене, так что покойников хоронили возле центральной городской церкви. Частицы праха средневековых людей и сейчас, наверное, находились под ногами у д’Эрикура, отделенные от его украшенных золотыми пряжками башмаков слоем земли и плотной брусчаткой. Большинством этих мертвецов были юродивые, нищие и некрещеные младенцы, потому-то место и именовалось кладбищем Невинных. Жертвы Варфоломеевской ночи также нашли здесь последний приют. Объятые фанатизмом и ослепленные невежеством люди воображали, будто особенная земля этого некрополя таинственным образом разглагает тела всего лишь за несколько дней, и не уставали скармливать ей новых и новых покойников. В какой-то момент кладбище вошло в моду: теперь здесь стали хоронить не только бездомных и безымянных, но и городских патрициев. Гробы ставили друг на друга. Могилы переполнялись. В XVIII веке над окружающими кладбище стенами уже висел такой смрад, что подойти было невозможно. Двери и окна домов, обращенные к кладбищу, заколачивали. От испускаемых гниющими трупами ядовитых миазмов не помогали даже самые дорогие духи. Церковники желали и в дальнейшем хоронить людей на этом якобы чудодейственном месте, но еще до рождения д’Эрикура просвещенным парижским властям достало благоразумия запретить впредь закапывать мертвецов у Невинных.

И все же наступил такой день, когда земля не выдержала издевательств над ней, раскололась и изрыгнула полуистлевших покойников в подвалы близлежащих домов. Только теперь правительству стало ясно, что кладбище следует уничтожить. На протяжении более чем года безымянные останки извлекали из многострадальной почвы, очищали от заразы и перевозили в старые подземные каменоломни. Телеги, доверху груженные костями, перемещались по городу еженощно. Д’Эрикур даже помнил, как раз или два он, семнадцатилетний, встречал эти скорбные процессии, возвращаясь от первых своих любовниц.