— Что делать будем? — спросила Аня, вновь мысленно обругав себя за глупость и пытаясь сосредоточиться на действительно важном деле. — Как искать ящик в пустоте?

— Никак, — с убийственной уверенностью припечатал Матфей. — Пока вы собирались в дорогу, мы с Варей перепробовали все, что только здесь можно. Как вы понимаете, можно тут только болтать и видеть пятна друг друга. Тут ничего нет, следовательно — ничего и найти нельзя.

Аня мысленно пыталась опровергнуть эти слова, но ни одного аргумента против найти так и не сумела.

— Тревожно. Мы с Матфеем стали замечать, что стоит нам что-то вспомнить, как воспоминание стирается, — грустно дополнила пессимизм Матфея Варя. — Мы забываем себя.

— Мы нигде и становимся ничем, — обреченно подытожил Илья.

Аня разозлилась на его пассивную готовность принять самое худшее без всякого сопротивления.

С Ильей её вообще бросало из крайности в крайность от жгучей неприязни к совершенно немыслимой после его признаний нежности и сочувствию.

— Ага, мы, находясь в Эдемосе, который слопал Хаос, находимся в Хаосе, — паясничая в духе: «я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь», хмыкнул Матфей. — А я-то думал, что в аду было плохо.

— Ту мач! Зачем ты это проговорил? — возмутился Илья. — Итак, мозги как будто вывернули наизнанку.

Аня, решив проверить Варины слова, прислушалась к себе, выуживая из памяти то, чего было не особо жаль.

Перед глазами замелькали картины, от которых она была бы рада избавиться, но они врезались клещами ей в душу и не отпускали даже в самые светлые дни.

Ей тогда было лет двенадцать, она нашла в подъезде блохастого котенка и притащила домой. Когда отец узнал, то в пьяном угаре сильно избил Аню. Она всю ночь проплакала, прижимая к себе теплый комочек. Котенок, будто понимая её горе, утешающее тарахтел. Наутро, протрезвев, и по обыкновению раскаявшись, отец разрешил котенка оставить, даже горшок с миской купил.

Но кошка прожила у них не больше года. Отец убил её, когда обнаружил, что запуганное им животное ссыт ему в ботинок. Он на Аниных глазах схватил кошку за задние лапы и ударил об дверной косяк. Аня ничего не успела сделать. Ей оставалось лишь положить мертвую кошку в коробку из-под обуви и похоронить её в березняке.

Все это пронеслось у нее перед внутренним взором так отчетливо и детально, что даже нос защекотало от въедливого запаха кошачьей мочи.

Однако, когда она вновь попыталась вернуться к этим событиям, то поняла, что кроме самого факта убийства кошки отцом вспомнить больше ничего не может. В памяти на том месте зияла пустота.

Тяжелое горькое воспоминание, но оно было её. Она вся есть лишь набор этих воспоминаний. И если они исчезнут, то исчезнет и она. Память же, запустив механизм воспроизводства, калейдоскопом подсовывала картину за картиной, вопреки её дерганью за стоп кран. Сделалось страшно и она, перебив очередную перепалку Матфея с Ильей, поспешно предложила:

— Давайте тогда поскорее вернемся туда, где еще можно побыть, хотя бы недолго.

— Мы уже пробовали, — мрачно ответил Матфей.

— Может у Ильи получится, — виновато прошептала Варя.

Но и у Ильи не получилось ничего кроме нехороших слов.

В этот момент Аня впервые осознала, что это на самом деле конец. Напряжение вдруг отпустило, и она ощутила небывалую легкость. Все в ней как-то сразу опало, обмякло.

Почему-то вспомнилось, как однажды девочкой она пряталась от гостей в шкафу. Тогда еще была жива мама, и в дом всегда приходило много гостей. Аню везде искали, а она подглядывала в щелку. Из окна струилась полоска света, и она воображала, что за эту черту никто не сможет зайти, что это её защита.

Жаль было кормить этим воспоминанием пустоту. Лучше бы Ани подсунуть пустоте другой эпизод её жизни, тот самый, про рай, где она так бесстыдно хотела отдать себя человеку, убившему всю её семью. К своему ужасу, она поняла, что до сих пор этого хочет. Упреком вставал перед глазами Вадик в пижаме с лисичками. Но лисички выцветали, оставаясь на белом полотне сухим фактом бытия.

Она хотела бы себя утешить тем, что все это сделал не Илья. Ведь из рассказа Бога она знала, что Илья в этой ситуации тоже был жертвой, что он ни в чем не виноват. Но она чувствовала в этом оправдании какую-то фальшь, стремление выдавать желаемое за действительное.

Аня даже не могла определить, где в Илье заканчивался Хаос и начинался он сам. Когда именно она влюбилась в него? В кого она на самом деле влюбилась? Что если это закономерный итог её стокгольмского синдрома? Что если он лишь отражает то чудовище, которое живет в ней самой?

Нужно перекрутить в себе воспоминания о нем и чудовище исчезнет. Но при одной мысли об этом внутри все сопротивлялось. Аня поняла, что ни за что этого не сделает.

Только любовью можно было оправдать совершенно немыслимое желание вопреки всему защитить их общую память.

И она призналась себе, что любит. Стало легче, проще, захотелось обнять его напоследок все простить и себе, и ему.

— Вы слышали? — напряженно спросил Илья, вырывая её из раздумий.

Аня как ни напрягала слух, ничего не слышала.

— Нет! — раздраженно отрезал Матфей.

— Я вижу, — прошептала Варя, — как будто пустота движется.

Аня насторожено стала всматриваться и вслушиваться, но абсолютно никакого движения и звуков уловить в пустоте не могла.

— Она говорит, — прошептал Илья

— Он показывает, — вторила ему Варя.

— Мы ничего не видим и не слышим! — хором ответили Матфей с Аней, но Илья с Варей больше никак на них не реагировали.

Аня заметила, что суть Ильи и Вари пошла рябью, по ним будто пустили ток под большим напряжением. Их контуры размывались, краски смешивались.

Защитить Илью она не могла, лишь наблюдала.

Наверное, и ей перед самым концом начнет всякое мерещиться, а хотелось все же сохранить ясность сознания. Но с другой стороны, может и легче, когда ничего не осознаешь.

— Видимо так будет выглядеть наш конец, — тоскливо констатировала она.

— Я должен был быть первым! И здесь гад без очереди пролез! — с искренней досадой возмутился Матфей.

— Успеем, — нервно хихикнула Аня, в то время как её душили слезы.

Она понимала Матфея — она тоже предпочла бы уйти первой, а не наблюдать, как уходит тот, кто ей дорог. Оставалось только ждать, когда придет их очередь.

Вдруг помехи в пятнах Ильи и Вари прекратились. Цветовые волны улеглись и вновь перед ними, как ни в чем не бывало — стояли их раскрашенные фигуры.

— Ящик здесь, —