Солдат не отправляет других на смерть, он умирает сам за себя и не важно, как именно умирает — смотря в глаза убитому им брату, или когда убивший его брат, смотрит ему в глаза. Солдат — это невольник и, конечно же, неизвестный никому герой и мученик.

Не понять этому богообразному существу, что поступи они так, как он им советует, они погаснут и перестанут генерировать такое необходимое этому остывшему миру тепло. Ведь чтобы приговорить к вечным страданиям миллион людских душ вместо одной своей — нужно превратить сердце в кусок льда. Именно поэтому среди политиков и генералов никогда не было и не будет настоящий «пассионариев» — невозможно с холодным сердцем вырабатывать тепло.

— Что ж, — непреклонно заявила Аня, — значит я свой миллион спасу.

— Куда деваться — два миллиона — лучше одного, — покивал Матфей. Нелегко ему было это озвучить, как приговор себе вынести, но сказал, и стало легче. Пути назад больше нет.

— Так и знал, что этим все кончится, — ругнувшись себе под нос, поморщился Илья. — Тогда и я пойду.

— Ты должен остаться, — прошептала Аня и посмотрела на Илью с такой мольбой, что Матфей даже посочувствовал ему. — Оставайся, Илья. Тебе не надо делать этого ради меня.

— Аня, — Илья подошел к ней и обнял, — я не ради тебя, а ради себя это сделаю. Уйти туда с тобой гораздо веселее, чем остаться здесь одному.

— Ну как ты можешь так говорить? — всхлипнула у него на плече Аня.

Матфей с Варей лишь переглянулись — им объясняться было ни к чему — все было прозрачно и ясно как день, и слова казались излишними и даже пошлыми. Он только обнял её, понимая, что вполне возможно в последний раз. Варя, дрожа то ли от холода, то ли от страха, крепко прижалась к нему.

Он бы и хотел отговорить её — не пускать, но знал, что не сможет остановить ни её, ни Аню. Поэтому даже не пытался. Только прикидывал, как зайти в вихрь вперед девчонок. Вполне возможно Матфей сумеет сам закрыть ящик и Варе с Аней не придется жертвовать собой.

— Ну, тогда все вместе пойдем, — подытожил Матфей, нехотя отпуская Варю.

Они взялись за руки и пошагали к застывшему вихрю, хотя все инстинкты вопили и требовали от них развернуться в обратную сторону.

Вспышка 16. Раскрученный волчок

Вихрь стоял над самым лесом, впитывая его зелень. Матфей с грустью подсчитал, что их последняя прогулка выйдет очень короткой — не больше получаса, даже если черепашьим ходом. А так хотелось успеть вобрать в себя всю эту жизнь.

— Ой, дураки! — покачал головой Бог, глядя им вслед.

Матфей заметил, как Илья показал Богу фак, и не смог сдержать по этому поводу довольной ухмылки. Руки тоже зачесались смастерить напоследок для Боженьки какой-нибудь подобающий ситуации жест, но повторять за Ильей — Матфей, конечно, не стал.

— Стоять! — взревел Люцифер, преграждая им дорогу — вид у него был свирепый, а если учитывать, что из носа, как из трубы валил дым, то даже жутковатый. — Моя дочь никуда не пойдет!

Памятуя, что Люцифер запросто может обратиться в здоровенную зверюгу, Матфей предусмотрительно отошел на пару шагов назад. Не то, чтобы он очень уж боялся дьявола, но оказаться смятым фантиком под тушей дракона тоже совсем не улыбалось. В такой смерти нет ничего кроме глупости, а Матфей уже раскатал губу умереть героем.

— Папенька, — спокойно улыбнулась Варя. — Я совсем большая и решила уже за себя. Разве ты не уважаешь моего решения?

— Это мне известно, что большая. Однако твой Матфей плохо на тебя влияет, если бы он сам не шел на гибель, то я б ему помог, — нетерпеливо дернулся Люцифер. — Ты никуда не пойдешь вперед меня, девочка. Я точно не собираюсь сложа руки смотреть, как ты себя губишь.

— А может — это я на него влияю? — шутливо спросила Варя.

— Конечно же, ты! Ты же моя дочь, куда этому смертному, — засмеялся Люцифер.

Матфею не нравились ни насмешки Люцифера, ни эта отсрочка, но не дать Варе попрощаться с отцом — было бы просто свинством. Поэтому оставалось, молча терпеть, делая вид, что он здесь так — мимо крокодил.

Тем более рядом с Люцифером уже нарисовался и Михаил.

Матфей даже начинал завидовать возможности нефилимов проститься с родичами. Он же когда-то по собственной глупости упустил шанс сказать своему старику — прости, а теперь оставалось только локти кусать. Но зато Матфей точно знал, что его папаня выживет, выживать отец умел, как никто другой — и этим вполне можно было утешиться.

— Ну и каков ваш план? — поинтересовался Илья у Михаила.

— Вам нужно дождаться своей очереди, — покачал тот головой. — Мы решили отдать свои долги людям.

Вся архангельская атрибутика спала с Михаила окончательно, и теперь он скорее походил на брата близнеца Ильи, чем на его отца.

— Варька, я тебя и твою мать любил как никого в этой жизни! — крепко сжимая дочь в своей драконьей хватке, гремел между тем Люцифер. Матфей начал серьезно опасаться, как бы дьявол ненароком не переломал Варе все кости. — Надеюсь, меня хватит, и вам туда нырять не придется!

До Матфея запоздало дошло, что ангелы встали у них на пути не ради пустых сантиментов, что они собираются пожертвовать собой за своих детей.

Судя по обеспокоенной мордахе Бога — это дошло не только до Матфея и совсем не входило в планы демиурга. За одно это смятение на физиономии старика — Матфею захотелось пожать Михаилу и Люциферу руки.

— Эй, вы чего удумали?! — требовательно воскликнул Бог, темнея лицом в буквальном смысле слова.

Михаил с Люцифером переглянулись и, игнорируя Бога, обратились к ангелам и демонам с речью. Речь была что надо — проникновенная, забористая. Впрочем, Матфей особо не вслушивался.

Он вдруг понял, что у них вновь появилась небольшая надежда на спасение. Ведь, если все ангелы действительно решат пожертвовать собой и у них получится закрыть этот проклятый ящик, то Варя, Аня, он и Илья сумеют-таки уцелеть в этой заварухе.

— Мы долго пользовались гостеприимством человечества! — между тем воодушевленно вещал Люцифер. — Однажды их предки погибли, чтобы другие миры во вселенной, в том числе и наш, смогли существовать без постоянной угрозы быть поглощенными Хаосом. Настало время отплатить за доброту. Мы давно потеряли свой дом и себя. Мы живем в этом мире в ущерб своей физиологии — калеками!

— Но живете! — возразил Бог, и елейные слова его, налитые силой, камнями придавливали душу, однако