Чем занимался Хультин и что он себе думал, оставалось такой же тайной за семью печатями, как и дверь его кабинета в Главном штабе, которая всегда оказывалась запертой, когда кто-нибудь, кроме начальника, пытался воспользоваться ею. Если его спрашивали об этом, он только смеялся.

Однажды вечером Чавес и Йельм тайком прокрались на закрытое футбольное поле, чтобы подсмотреть за ходом матча между клубом ветеранов Стокгольмской полиции и командой Родсвега.

Но поймав на себе строгий взгляд Хультина, сразу же ретировались.

Йельм, который было с головой ушел в круглосуточную работу, чтобы не задумываться о своих проблемах, вдруг оказался совершенно не у дел и все чаще созерцал свое печальное отражение в зеркале и ненавистный продолжающий расти прыщ на щеке.

«Кто этот человек?» — постоянно крутилось у него в голове, и он уже не мог думать ни о чем другом.

В конце апреля он погрузился в заботы о семье. Данне счел это идиотизмом, Тува очень удивилась, а что подумала Силла, он не знал. Та сцена на кухне до сих пор стояла между ними, разделяя их, как рана, до которой невозможно дотронуться. Затянется она или воспалится?

В начале мая семейство перебралось на небольшую дачку, которую им удалось снять в Даларё. Силла жила там почти все время и оттуда моталась на работу в больницу Худдинге до тех пор, пока в начале июня не ушла в долгий, давно откладываемый отпуск аж до конца лета; планировалось, что дети проведут каникулы вместе с ней. Данне в это последнее лето своего детства, по-видимому, решил спрятаться от реальности. Паулю удалось получить отгул на выходные как раз в начале мая и провести пару поначалу невероятно счастливых дней на весеннем солнышке, в окружении семьи и забот Силлы. Дальнейшее случилось на одеяле на пустынном причале в болезненно красных сумерках, под звон катавшейся рядом пустой винной бутылки. Когда все кончилось, Силла стала печальной и молчаливой. И совершенно отстраненной. Закат, прекрасный и нелепый, освещал ее тихую фигуру. На спокойную поверхность моря легла ярко-алая полоса, ее четкие контуры подчеркивались окружавшей чернотой, которая неотступно сжимала эту полосу, похожую на испаряющуюся лужу крови. И вот наконец не осталось ничего, кроме черной бездны. Силла дрожала, ее просто трясло. Он долго смотрел на нее в опускавшейся темноте, пытаясь понять, что она чувствует, увидеть то, что она видит, пережить то, что она переживает. Но ничего не получалось. Алая полоса угасла. Осталась только черная бездна. Он хотел отвести жену назад, в дом, но она не трогалась с места. Пришлось ему оставить ее у пристани наедине с ее неразделенными переживаниями. Он вернулся домой, лег на кровать и не смог заснуть до утра. На рассвете он снова пришел на пристань. Силла по-прежнему сидела там, завернувшись в одеяло. Он ушел, не выдав своего присутствия.

К моменту отъезда в Даларё в работе наступило затишье. Это было время прорабатывания деталей и сведения их воедино. И еще он проверил два старых следа, один из которых оказался важен.

Он начал с того, что позвонил по номеру 071 и получил первый в своей жизни сеанс секса по телефону. Женский голос, вздыхая и постанывая, сообщил, что именно ему хочется проделать с его органом. Впрочем, поскольку упомянутый орган постоянно пребывал в поникшем состоянии, то выполнить предлагавшиеся акробатические этюды ему все равно бы не удалось. Йельм позвонил также в ведомство патентов и регистрации и выяснил, что у предприятия JSHB зарегистрирован в качестве адреса только тот абонентский почтовый ящик в Брумме, номер которого был опубликован в вечерней газете. Поэтому Йельм просто поехал в Брумм к почтовому отделению и стал ждать. Он расположился так, чтобы видеть через окно абонентские ящики, и курил на жарком солнце, которое, вне всякого сомнения, было украдено у июля и августа. Он ждал. После трех часов наблюдения за ящиком номер 1414 маленький, похожий на лиса мужчина вставил ключ в замок, открывая дверцу. Йельм уже так устал, что не смог осуществить свой план — проследить за Юханом Жезлом и выяснить, является ли его предприятие настоящим борделем. Вместо этого он сразу подошел к мужчине и спросил:

— Вы Юхан Жезл?

Человек не медлил ни секунды. Он оглянулся на Йельма и пустился бежать. Йельм подставил ему элегантную подножку, и тот упал, ударившись лицом о стеклянную дверь, прямо к ногам привязанного у входа аккуратно подстриженного пуделя, который начал дико выть. Йельм поднял Юхана Жезла; кровь из его рассеченной верхней губы струей лилась на испуганного хозяина пуделя.

— Зря, — произнес полицейский, надел на мужчину наручники и отвел в машину. Он очень надеялся, что Жезл не запачкает кровью служебный автомобиль.

Хорхе Чавес присутствовал при допросе Юхана Жезла. Они с Йельмом проводили его в своей комнате.

— Мне непонятно многое из того, что касается тех самых рекламных объявлений, которые в лучшие времена занимали всю полосу в вечерней газете, — как будто бы неуверенно начал Йельм. — Зачем размещать в объявлении адрес? Или сегодня так выглядит реклама сводничества и борделей?

— Это карается законом, — нахально заявил Юхан Жезл, указывая на свою залепленную пластырем губу. — Или вы не знаете законов? Какого черта я здесь делаю? У вас нет никакого права…

— Формальная причина вашего задержания — оказание сопротивления сотруднику полиции…

— В таком случае я имею право на адвоката. Предоставление защитника предшествует допросу.

— Вы, по-видимому, хорошо разбираетесь в законах. Однако учтите, что речь у нас может зайти об обвинениях в гораздо более серьезных правонарушениях. Проституция. Сутенерство. Малолетние мальчики.

Жезл выглядел совершенно спокойным:

— В таком случае мне тем более необходим адвокат.

— В таком случае прокурор даст санкцию на ваш арест и отправит вас в суд. Но есть и альтернатива.

— Минутку. У вас нет никаких доказательств. Вы должны меня отпустить.

— А откуда вам известно, что у нас нет доказательств?

Жезл молчал. Йельм спокойно продолжал:

— Сегодня рано утром мы схватили парнишку по имени Йорген Линден, который садился в самый первый поезд в Гётеборг. У него была большая дорожная сумка, как если бы он хотел бежать от кого-то, и я не думаю, что это была полиция. Сейчас он находится в следственной камере и уже через десять минут будет готов давать показания. Инспектор криминальной полиции Чавес проводит допросы с блеском, но… я бы сказал, не без некоторого чисто мужского напора.

Чавес встал и пошел к кофеварке принести по чашке кофе и выиграть время, чтобы оправиться от изумления. Когда через несколько секунд он вернулся, на его лице уже появилось выражение грубой мужественности. «Отлично сработано», — мысленно похвалил его Йельм.

Настоящую ложь необходимо излагать как можно более подробно, с деталями. Тогда в нее поверит кто угодно.

На Юхана Жезла это вроде бы подействовало. Он молчал и думал. По всей видимости, то, что говорил Йельм, не казалось ему таким уж вздором.