— И что вы сделаете?

— В смысле?

— Убьете обидчиков?

Она засмеялась — громко, пронзительно и совершенно неестественно.

— Да-да, — сказала она наконец и вытерла слезы. — Не могу сказать, что я горевала, когда узнала о том, что их застрелили. Всех троих, одного за другим, и именно эту троицу. Мистика какая-то. Словно в сказке. Таинственный мститель. Но, господи боже мой, я ведь даже никогда не держала в руках оружия.

— Возможно, в вашем окружении есть люди, которые умеют обращаться с оружием.

Лена на мгновение умолкла и задумалась.

— Вряд ли, — сказала она довольно спокойно. — Может быть, кто-то в окружении Лотты. Это более вероятно. Я безумно разозлилась, и этот гнев во мне никогда не утихнет, но я не пострадала. А Лотте действительно пришлось туго. Она и до того была в плохом состоянии, а тут уж тем более.

— О’кей, так что же произошло?

— Они начали приставать к нам еще на десятой и одиннадцатой лунке, но взялись за дело всерьез, когда достигли лесной опушки. Они были не на шутку взвинчены — наверное, все-таки накачались наркотиками — и принялись лапать нас по-настоящему. Им удалось стащить с Лотты кофту, и один из них повалил ее на землю; думаю, это был Даггфельдт. Карлбергер сидел рядом и смотрел. Странд-Юлен крепко держал меня. Да, вот так все и было. Я вырвалась, схватила клюшку и шарахнула прямо по шее Дагтфельдту. Он свалился с Лотты, я подняла ее и стала утешать. Даггфельдт лежал рядом и крутился от боли, потому что из раны на затылке у него шла кровь. Двое других стояли тихо, явно прикидывая, как можно решить проблему. Они совершенно протрезвели. Начали извиняться, говорили, что сожалеют о случившемся, совали деньги. В конце концов им удалось купить наше молчание. Но задорого, черт возьми! За несколько тысяч. К тому же мы не хотели потерять работу. Но Лотту все равно вскоре уволили, потому что несколько недель спустя она попыталась покончить с собой; это была ее третья попытка. С седьмого раза ей все же удалось убить себя — это случилось пару лет назад. Не знаю, какой был повод в последний раз. И не знаю, какую роль сыграла в этом та история. Я много думала о том случае. И я рада, что они покойники. Да, рада, черт побери!

— Они продолжали играть здесь и дальше, все трое?

— Да. Видимо, здесь у них были знакомства, которые они потеряли бы, уйдя в другое место. Но втроем они никогда больше не играли.

— Когда мы с вами разговаривали в прошлый раз, убитых было двое — Даггфельдт и Странд-Юлен, и вы сказали, что они здороваются с вами и останавливаются поболтать. Так значит, это была ложь?

— Да, я солгала. После той истории никто из них ни разу не удостоил меня даже взглядом. Они были немного обеспокоены, когда меня перевели сюда, встречать гостей. Но, видимо, твердо верили, что купили мое молчание.

— А они действительно купили его? Вы рассказывали об этом кому-нибудь? Вашему любовнику, например, секретарю гольф-клуба, как его зовут? Акселю Вифстранду?

— Видстранду. Нет, только не ему. Он понял бы это… неправильно.

— Счел бы это насилием?

— Нет. Скорее решил бы, что я его обманываю. Нет, я никому об этом не рассказывала. Они купили мое молчание. Однако я не знаю, удалось ли им купить молчание Лотты.

— Был ли у нее парень, брат или отец?

— Если я правильно понимаю, ее отец, Бенгт-Эмиль, и был первопричиной всех ее бед. Она не стала бы рассказывать ему ничего такого, а он не стал бы за нее мстить. А парня у нее никогда не было, и это была другая ее беда. Но она была очень близка с братом, его зовут Густен. Густен и Лотта — не разлей вода.

— Вы думаете, что он знал?

— Мы не общались с ней с тех пор, как она всерьез заболела. Я не знаю. Но если за всем этим стоит Густен, то я ему благодарна. Я приду в тюрьму сказать ему спасибо.

— Его имя Густен? Оно настоящее?

— К сожалению, да.

Йельм задумался на минуту. Густен Бергстрём.

— Давайте выясним фамилию Карла-Густафа. Затем я навсегда оставлю вас в покое. Думаю, что оставлю.

Лена Хансон встала и выпрямилась во весь рост. Йельм отметил, какой гордой стала ее осанка. Еще недавно — возможный подозреваемый, а теперь по-настоящему свободный человек.

— Пусть этот гнев никогда не покидает вас, — вырвалось у Йельма.

Лена ответила ему ироничным взглядом.

Граф Карл-Густаф аф Сильверблад в 1992 году переехал в семейное имение в графстве Дорсет, Англия, с тем, чтобы затем получить образование в Оксфорде, подобно своему отцу и деду. С тех пор он не был в Швеции и не собирался возвращаться.

Бедные англичане, подумал Йельм, как же они произносят его имя?

Густену Бергстрёму оказалось двадцать восемь лет, он был несколькими годами старше своей сестры Лотты. Жил молодой человек в квартирке на Гамла Бругатан в центре города и работал компьютерщиком в отделе поездов дальнего следования Государственной железной дороги, а конкретнее — на Центральном вокзале.

«Во всяком случае, до работы ему недалеко», — подумал Йельм и позвонил в дверь квартиры двумя этажами выше старинной сапожной мастерской.

Он видел, что глазок на двери потемнел. «Не догадался, что проще посмотреть в окно», — мельком подумал Йельм и заорал: — Полиция! — А потом принялся колотить в дверь.

Открывший дверь мужчина был худ, как щепка; волосы всклокочены, на носу — очки с толстенными стеклами. Нечто среднее между подростком-хакером и бухгалтером средних лет, этакая странная помесь.

Йельм разочарованно посмотрел на Густена Бергстрёма. Он не мог быть убийцей, он никогда в своей жизни не решился бы на такое.

— Криминальная полиция, — сказал Йельм и показал свое удостоверение.

Густен Бергстрём впустил его, не сказав ни слова. Квартирка была очень бедной. Совершенно голые стены, в единственной комнате — компьютер. Прежде чем Бергстрём успел подойти к нему, чтобы выключить, Йельм рассмотрел на мониторе изображение обнаженной женщины. «Что это, компьютерная порнография?» — подумал полицейский, в душе ощутив себя стариком.

— Пожалуйста, садитесь, — учтиво произнес Густен Бергстрём.

Йельм сел на ветхий диван, а Бергстрём опустился в столь же древнее кресло.

— Я хотел поговорить с вами о вашей сестре, — начал Йельм как можно осторожнее.

Бергстрём немедленно поднялся и подошел к книжному стеллажу. Он взял с полки фотографию в позолоченной рамке и протянул ее Йельму. На ней широко улыбалась девочка-подросток, поразительно похожая на своего брата.

— Это Лотта до того, как она серьезно заболела, — грустно сказал Густен Бергстрём. — Это день ее шестнадцатилетия.

— Красивая, — сказал Йельм и почувствовал холодок внутри. Фото было сделано как раз в тот период, когда произошел инцидент в гольф-клубе.