– Тут, знаете ли, такое дело… вам, кстати, тоже огласка не нужна, если уж откровенно говорить. Можете нарваться на всякие проверки вплоть до прокуратуры – оно вам надо?

– Я не понимаю… и потом – вы угрожаете?

– Я?! – изумился мужчина. – Боже упаси! Я человек мирный, мне бы только свое забрать.

– Да? И как же оно выглядит, ваше «свое»?

– Я вам скажу, разумеется. А вы позвоните в отделение и попросите ее сюда проводить.

– Ночь на улице, если вы заметили.

– И что? У вас не детское учреждение. И вообще, Аделина Эдуардовна, давайте лучше мирно договариваться, потому что вот этот молодой человек, – он кивнул в сторону блондина, – он, знаете ли, нервный, я иногда сам его побаиваюсь.

– Послушайте, – сказала я, пытаясь встать, но блондин сделал шаг вперед и толкнул меня обратно:

– Сидите, пожалуйста.

– Аделина Эдуардовна, будьте благоразумны, – почти ласково попросил тип с залысинами. – Вам, поверьте, вообще ничего не угрожает, просто сделайте звонок – и все, мы спокойно уедем и больше никогда не встретимся. В ваших интересах не задавать вопросов. Знаете, как говорят – меньше знаешь, крепче спишь? Ну, вот это та самая ситуация.

Мне казалось, что я попала на съемки какого-то странного сериала, сценарий к которому написала Оксанка, – все нелогично, нелепо и неправдоподобно. Какие-то люди требуют от меня каких-то звонков, намекают на какие-то неприятности – ну, бред же…

– Знаете, уважаемые, все это, безусловно, интересно, но совершенно не ко времени, – сказала я и все-таки встала, и в ту же секунду в лоб мне уперся пистолет. Сжимавший его в руке блондин улыбался, глядя мне прямо в глаза, а я почувствовала, что сейчас упаду, – это только в боевиках героини презрительно улыбаются в лицо опасности, а мне стало так страшно, что, кажется, даже речь отнялась.

– Ну, вот почему даже самые разумные женщины не понимают некоторых вещей с первого слова, – вздохнул тип с залысинами. – Я же вас предупреждал – не играйте тут в героиню, это не ваш сценарий. Я не сторонник насилия, но вы ведь просто напрашиваетесь. А теперь медленно идите к столу, берите телефонную трубку и набирайте номер поста отделения, в котором лежит Куликова Наталья Анатольевна.

Я стала пятиться к столу, сопровождаемая блондином с пистолетом в вытянутой руке.

«А если он вдруг споткнется? – с ужасом подумала я. – И все, конец… пулевое ранение в голову вещь летальная практически в ста процентах случаев…»

– Садитесь. – Блондин убрал пистолет и выдвинул мне кресло. – А теперь звоните. – Пистолет оказался на столе передо мной, блондин прижимал его к столешнице ладонью.

Я набрала номер поста и попросила срочно привести Куликову ко мне в кабинет.

– Все? – спросила я, положив трубку.

– Сейчас вы станете свидетелем удивительного события, – весело сказал тип с залысинами. – Поверьте, такое вы не забудете никогда.

Блондин отошел к двери и встал так, чтобы вошедший человек не сразу его увидел. Минут через десять в кабинет постучали, и звонкий голос дежурной сестры Леночки сообщил, что пациентка Куликова пришла. Блондин знаком показал мне, что медсестра в кабинет войти не должна, и я кивнула – мне тоже ни к чему подвергать Лену опасности.

– Вы можете идти, Лена, – громко сказала я, не узнавая собственного голоса.

Дверь открылась, на пороге возникла невысокая женщина в бандажной повязке на лице, и в тот же момент блондин дернул ее вперед и быстро закрыл дверь.

– Осторожнее! – вырвалось у меня. – Там же рубцы еще свежие!

– А это не имеет никакого значения. Ее лицо вообще никого не интересует. А знаете почему? Потому что этого лица никто никогда не видел. И даже если оно будет похоже на древнеацтекскую маску, это ровным счетом ничего не изменит.

Дальнейшее я вообще помнила потом плохо – в голове внезапно возникла картинка из сна, который я видела в Испании. И, к моему ужасу, он повторился точь-в-точь: рядом со мной на табурете женщина с забинтованным лицом, вцепившаяся мне в запястье ледяными пальцами, я напротив – рука с пистолетом, направленным точно в нас. Я почти не слышала, о чем говорят эти трое, звуки доходили как сквозь слой ваты, смысла слов я вообще не понимала, только чувствовала, как сильно кружится голова, а кабинет медленно вращается. В какой момент я потеряла сознание, потом тоже не помнила. Зато отлично помнила, что увидела, очнувшись. Это было лежащее на полу у двери тело Матвея Мажарова.

Матвей

Открытие его потрясло, но он совершенно не понимал, что с этим делать. Матвей долго потрясенно сидел на подоконнике, сжимая пальцами угол снимка, и думал, думал… С одной стороны, у него в руках подтверждение слов покойного Евгения Михайловича, а с другой – свидетельство настоящего медицинского прорыва. И куда теперь с этим бежать в первую очередь? В голову ничего не приходило, а рабочий день заканчивался. Матвей решил, что завтра с утра, на свежую голову попробует сперва поговорить с самой Куликовой, а там уж как пойдет. Аделина осталась дежурить, заменив Василькова, и дядя Слава по дороге на парковку спросил:

– Честно скажи – поругались?

Матвей пожал плечами, но промолчал.

– Характеры у вас обоих, конечно, далеко не подарок, но ведь совместная жизнь – это компромиссы, если разобраться. Тут ты уступил, там она прогнулась – понимаешь?

– Дядя Слава, тут не в этом дело. Если честно – я виноват. Только я. За этим и к Евгению Михайловичу поехал, чтобы в себе покопаться, да видишь, как вышло…

– Если хочешь поговорить – я к твоим услугам.

Матвей отрицательно покачал головой:

– Нет, дядя Слава, спасибо, но мне не выговориться надо, а проблему решить. Психологическую. Из детства. Вот веришь – никогда не понимал, когда люди спихивали какие-то свои неудачи и ошибки на то, что у них в детстве что-то не так было, а оказалось, что так тоже бывает.

– Ну, тогда ищи специалиста, раз сам так чувствуешь.

– Попытаюсь.

Он лежал на диване с книжкой, но не видел ни единой строки – просто ровные черные линии. Мысли его были далеко, Матвей обдумывал завтрашний день и прикидывал, что вообще может произойти. Внезапно заболела вся левая половина груди, заныла, занемела, и Матвей испугался.

«Ну, для инфаркта рановато, – думал он, растирая грудь ладонью. – Маму бы не напугать, а то вот она-то запросто…» Он встал, неслышно вышел в кухню и нашел в шкафчике нитроглицерин, сунул под язык. Боль ушла, но противное ощущение тревоги не отступало, держало за горло, как рукой, и мешало дышать. Не понимая, зачем делает это, Матвей оделся, взял ключи от машины и вышел на площадку.

На улице было душно, в доме у многих распахнуты окна, кое-где уже спят, а кто-то смотрит телевизор – голубоватое свечение пробивалось сквозь шторы. Матвей сел в машину и завел двигатель. Он даже не сразу понял, куда едет, и, только выехав за город, осознал, что направляется в клинику.