Не знаю, каким образом Вадиму удалось убедить Катю, но через месяц меня перевезли в загородный дом-интернат для людей с ограниченными возможностями. Вадим устроил так, что мне выделили комнату на третьем этаже, в самом конце длинного коридора. Туда же Вадим привез компьютер и стал приезжать через день. Удивительно, но после аварии с моей головой случилось что-то странное, и она начала просто генерировать фрагменты текста, так, что Вадим еле успевал записывать. Над первым романом мы работали полгода, редактировали, убирали, добавляли, переписывали. Наконец Вадим с готовой рукописью и доверенностью от моего имени улетел в столицу. Я решила не подписываться собственным именем, а взять псевдоним, и первое, что пришло в голову, было имя мамы – Аглая Волошина. Писательница с этим именем родилась через три месяца, а через год ее романы заполонили книжные прилавки наравне с уже именитыми и давно популярными авторами. Вадим оказался прав – отсутствие какой бы то ни было информации о личности автора только подогревало интерес. Вадима, известного теперь в качестве моего литературного агента, стали осаждать журналисты, но он только улыбался и выдавал готовый текст о том, что я принципиально не общаюсь с прессой. Слухи ползли разные, мы то и дело читали о них в газетах и долго хохотали все втроем – Вадим, Катя и я. Катя приезжала ко мне ежедневно, переодевалась в хирургический костюм и делала мне массажи, иглоукалывания, применяла все известные ей методики реабилитации. Улучшений не было, разве что начал немного работать средний палец. Но Катя не сдавалась. Она читала все, что попадалось ей по этой проблеме, она ездила на какие-то семинары и обучающие курсы, она забросила половину своих частных пациентов ради одного – быть рядом со мной и помогать мне, как только может. Похоже, сестра была единственным человеком, верившим в то, что сумеет победить мою травму.

После того как одна из кинокомпаний купила права на экранизацию двух моих романов и сняла по ним сериал, Вадим смог приобрести мне собственный дом. Через три года жизни в доме-интернате я обрела настоящее жилье и предложила Кате переехать ко мне, но сестра неожиданно отказалась:

– Я буду приезжать. Но жить останусь в нашей квартире, мне оттуда на работу быстрее добираться.

Катя лукавила. Теперь, когда мои дела так стремительно пошли в гору, я смогла подарить ей машину, хоть сестра и отказывалась.

– Ты ведь понимаешь, что мне тратить эти деньги некуда, – убеждала я. – Все, что нужно, у меня есть, на тот свет деньги не потащишь – надо жить сейчас. А ты единственный родной мне человек, так почему я не могу обеспечить тебе хорошую жизнь?

Но Катя не соглашалась, и со временем я устала спорить. Доходы мои росли, банковский счет пополнялся регулярно, но было кое-что, чего нельзя купить ни за какие деньги мира. Возможность самостоятельно передвигаться.

Когда, в какой момент я вдруг поняла, что Вадим меня обманывает? Даже не знаю. Но он вдруг изменился по отношению ко мне, в его голосе стали проскальзывать неприятные повелительные нотки, он начал вести себя со мной как с наемной рабочей силой. Со временем пришлось все-таки нанять девушку, которая записывала тексты и доводила их до удобоваримого состояния. Жила она в моем доме, осуществляла функции секретаря, сиделки и кухарки. Катя по-прежнему приезжала очень часто, занималась моим телом, категорически запретив Свете – так звали помощницу – подниматься в это время наверх. Мы как-то сразу не сказали, что Катя моя сестра, и для Светы она так и осталась врачом-реабилитологом.

Когда я сказала Кате о своих подозрениях относительно Вадима, она только усмехнулась:

– Ты такая наивная, сестренка. Думаешь, он для тебя старается? Нет, дорогая, он старается для себя. Отгрохал особняк, снял этаж в бизнес-центре, купил роскошную тачку. Вот сейчас ты думаешь, что он в Москву уехал, а он на Багамах отдыхает.

Не скажу, что меня это как-то слишком уж задело в тот момент, но потом я проанализировала каждое Катино слово и поняла, что Вадим не просто обманывает меня, а делает это с размахом, потому что я никогда не смогу ничего проверить. И не смогу ничего доказать – меня ведь, по сути, нет. Это открытие здорово разозлило меня, а злость в некоторых ситуациях, как известно, очень хороший двигатель и мотиватор. Я задалась целью непременно наказать Вадима за нечистоплотность.

Самое удивительное, что мой организм от этого всплеска злости вдруг мобилизовался, очнулся от многолетней дремы и стал отвечать на Катины массажи и манипуляции. Когда я начала шевелить пальцами ног, нашей радости не было предела. Однако когда эйфория прошла, я вдруг поняла, что никому об этом не скажу. И запретила делать это Кате.

– Мы сохраним это в тайне, понимаешь? Для всех я так и буду неподвижным инвалидом, до тех самых пор, пока не смогу – если смогу – ходить. И вот тогда Вадик, жлобяра, поплатится за все, что сделал.

Катя только головой покачала:

– Это будет очень нелегко. Как ты обманешь Светку, которая ухаживает за тобой?

– Слушай, я столько лет лежу бревном, что мне даже напрягаться не придется, – убеждала я, абсолютно уверенная в собственной правоте. – Ты только помоги мне, и мы с тобой уедем из страны, купим дом где-нибудь на побережье моря и начнем все заново. У нас еще столько лет впереди – неужели я так и буду горбатиться на Вадика, чтобы он жирел и богател? Ну нет! Я с ним рассчиталась за все, что он сделал, уже раз пятнадцать, так что хватит.

И Кате пришлось согласиться.

Я открыла в себе недюжинный актерский талант. Оказывается, не так просто прикидываться парализованной, когда ты понемногу начинаешь чувствовать себя иначе. Но я очень старалась, и Света так и не заметила происходивших с моим телом метаморфоз. Ничего не замечал и Вадим, которому, разумеется, дела не было до моего физического состояния – лишь бы продолжала выдавать вовремя романы. Он продолжал наглеть и за моей спиной заключил договор на еще один сериал, ухитрившись не заплатить мне ни копейки. Катя кипела от гнева, но я велела ей молчать и делать вид, что она ничего не знает.

– Потом, Катюша, все потом, – увещевала я возмущенную сестру. – Ничего не остается безнаказанным.

Но в один момент мой блестящий план начал пробуксовывать. Меня покинуло вдохновение, навалилась апатия, я неделями лежала в кровати, не надиктовав Свете ни строчки. Вадим забеспокоился, забегал – еще бы, если я не буду выдавать тексты, ему нечего будет отправлять издателю, не будет новых контрактов со студиями, не будет денег, к которым Вадик уже так привык, что считал только своими. Я же превратилась в расходный материал.

Однажды он привез мне какие-то таблетки, сказал, что обезболивающие – меня в последнее время стали мучить головные боли. Я выпила одну и – о, чудо… В тот день я не умолкала до ночи, Света не имела возможности даже в туалет отлучиться, только бегала пальцами по клавиатуре. Когда же я закрыла рот, чувствуя, как заболели голосовые связки, она выдохнула:

– Ну, вы даете…

Оказалось, что за день я надиктовала ей больше половины романа. О волшебных таблетках я ничего не сказала Кате, понимая, что она тут же их заберет, а мне необходимо было работать. Я дала себе слово не принимать их чаще раза в неделю и долгое время держалась. Кроме того, теперь по ночам я тренировалась в ходьбе – за два года Катя смогла-таки поставить меня на ноги, и теперь я заново училась ходить. Я делала осторожные шаги по комнате, держась за кровать, стол, стены, и испытывала такую радость от этого простого действия, что, казалось, больше ничего в мире не может обрадовать меня еще сильнее. Об этих упражнениях знала только Катя. От Светы я скрывала то, что уже могу не только двигаться, но и ходить, хотя приходилось терпеть и притворяться лежачей. Бедная ассистентка по-прежнему возилась со мной, а я даже не испытывала угрызений совести – знала, сколько денег из заработанных мной уходит на оплату ее усилий.