стояли два наших вездехода и транспортная платформа. А то, пока мы разгружались, я ничего и не видела — Хольт орал, если ему казалось, что кто-то слишком медленно двигается, по сторонам не поглазеешь, а потом чуть ли не пинками погнал нас вниз. А я бы посмотрела на море — первый раз в жизни. Конечно, это не настоящее море, это пролив, из которого торчат маленькие каменистые острова, поросшие елками. Но я не привередливая, мне и такое подойдет.

Нам предстояло плыть часа два до одного из островов, находящегося прямо на границе между Церой и Северным Союзом. Это называлось «территория совместного влияния» — общий остров для наших двух стран.

От солдат из группы Дале я узнала, что некоторые из них там уже были два года назад — тоже на совместных учениях, когда еще числились в обычном, а не секретном подразделении. Они говорили, остров довольно большой, на одном его конце есть маленькая деревушка, называется Ранта — на норска это значит просто «берег», там живет человек сто, но есть бар, куда можно пойти, если разрешит командир, и церковь, если вдруг надо, а на другой половине острова такой рельеф — скалы, ущелье, обрывы, два озера — мелкое и глубокое, даже пещеры есть, самое то отрабатывать спасательные операции.

Хотя мы и продолжали держаться особняком, формально нас с группой сержанта Дале объединили, нейроимплант теперь был у каждого, и у всех на форме появилась буква М, и я хорошо знала, как выглядит каждый из них внутри своей головы.

Эта тренировка тоже была стандартная, кураторы иногда нас так гоняли. Карим сказал как-то, что эта тренировка и для них тоже. Они должны научиться координировать свои действия, чтобы вместе успешно координировать наши.

Мы должны были переключаться, не пересекаясь. Вдвоем подключиться было невозможно, кто первый успел, тот с модификантом и работает, но на этом мы теряли секунды, а в бою секунды значат очень много. За все время мы ошиблись дважды, в самый первый день, и больше такого не случалось. Может, мы чувствовали ответственность. А может, боялись Хольта. Я тогда полночи приседала с Эрикой на плечах.

Стимулятор подействовал, и я старательно удерживалась от того, чтобы не отключиться полностью, слушать, что говорит Карим.

Одно имя за другим. Разные ощущения, странные, но уже знакомые.

Муха, бьющаяся о стекло.

Запах нагретого асфальта.

Чувство, с которым бежишь со всех ног, и земля бьет тебя по пяткам.

Музыка, которая стала цветом, нота высокая и низкая одновременно.

Чувство, будто тебя замотали в полиэтилен.

Ощущение, что зубы впиваются в сырое мясо.

Руки погружаются в теплый песок — и ответное ощущение принятия.

Ветер, который несет тебя, будто ты фантик и засохший лист.

Ток, бегущий по проводам.

Ощущение, будто проводишь языком по шершавой стене, прямо по побелке.

Сумерки и низкие облака над степью.

Водка, бензин, пузырьки лопаются внутри тебя, будто в газировке.

Сержант Дале тоже решил даром времени не терять, и я слышала чужими ушами, как он рассказывает об идеологии терроризма, то и дело переключаясь на недавний теракт в Агневеце.

Наконец все закончилось, и я пришла в себя как раз на словах Дале о том, что основной источник финансирования «Ин урма Эва» — торговля наркотиками и запрещенными имплантами. Несколько секунд я сидела, не шевелясь, и думала, откуда берутся эти ощущения. Почему я уверена, что бензин на вкус именно такой. Откуда я знаю, что чувствуешь, если рвешь зубами мясо и кровь стекает по подбородку. И еще эта степь — я никогда там не была, откуда мне знать, какую тоску чувствуешь, когда низкие облака и ранние сумерки, и теплый ветер колышет траву?

Потом я тряхнула головой и полезла в рюкзак. Помимо стандартного набора — сменной одежды, гигиенических принадлежностей, спального мешка и прочего — там лежал запас кислых конфет. Я сунула в рот сразу несколько и обратилась к Кариму:

— Разрешите выйти на верхнюю палубу.

Карим замешкался.

— Голову проветрить немного, — пояснила я.

— Я поговорю с твоим сержантом.

Сержант Хольт моей просьбе ожидаемо не обрадовался. По его мнению, всем солдатам полагалось не лазать по парому туда-сюда, а сидеть внизу и слушать, как террористы забивают подросткам голову величием нации, вырасти которому мешает только отсутствие в нашем правительстве еще одного Галаша, и потом отправляют их в школы со взрывчаткой в коммах. Но Карим сказал, что это необходимо, и Хольт нехотя кивнул.

Я дождалась, пока Хольт уйдет кошмарить кого-нибудь еще, и спросила:

— А можно, Коди пойдет со мной? — я придала лицу страдальческое выражение. — Мне правда как-то не по себе. Не хотелось бы свалиться за борт. Если сержант Хольт разрешил мне…

— Да, конечно, — кивнул Карим.

Он хорошо ко мне относился и думал, что я плачу ему тем же.

— Плохо? Очень? — обеспокоенно спросил Коди, подавая мне руку и помогая встать. — Медиатор?

Каждый раз, волнуясь, он начинал пропускать слова. Его словно отбрасывало назад во времени, когда он учился говорить после операции и по привычке жестового языка изъяснялся отдельными словами, исключая все лишнее. «Тебе очень плохо? Это из-за твоей медиаторской работы?» — вот, что он собирался сказать.

«Терпимо, — показала я на жестовом языке. — Ты разве не хочешь посмотреть море?»

Коди улыбнулся и кивнул.

Мы поднялись по узкой темной лестнице — пол раскачивался под ногами, обеими руками я упиралась в стены и, если бы не ежедневные упражнения Карима на равновесие, точно свалилась бы. Я толкнула дверь, нырнула в низкий проем, и внезапно мир распахнулся, стал огромным, шумным, мокрым. Порыв ветра едва не столкнул меня обратно, но Коди поймал меня и помог выбраться. Щурясь от солнца, я пролезла между вездеходами, добралась до борта и свесилась вниз. Меня обдало брызгами, я отшатнулась назад и рассмеялась.

— Море! — широко улыбаясь, я обернулась к Коди. — Море!

— Море! — крикнул он в ответ и раскинул руки.

Мы оба видели такое впервые, и нам не надо было ничего говорить. «Море» — этого было вполне достаточно.

Это значило — смотри, это море, мы никогда в жизни не видели столько воды, и столько неба, и не дышали таким воздухом.

И еще — мы видим море, и увидим еще очень много всего, мы никогда и не думали, что с нами это случится.

И — мы здесь, мы вместе, мы встретились, и теперь точно все будет хорошо.

Коди что-то сказал, но из-за ветра и рева мотора я его не услышала.

— Не слышу, — произнесла я одними губами.

«Я говорил, — повторил