произнесла она и огляделась. — Бриггс, ты разве не знаешь, что вы с сыном очень похожи?

— Ему нравятся сооружения из камня, а мне цветы. Это разные вещи.

— Совсем нет. Ты поэтому отреагировал именно так на обидевшего его мальчика. Люди плохо поступали с тобой в детстве?

— Это не важно.

— Очень важно. Твой отец обижал тебя, верно?

— Обижал? — Бриггс горько рассмеялся. — Ты даже представить не можешь, как глубоко он мог ранить.

— Не могу, потому что я не знала твоего отца. Ты мне расскажешь?

— Он ненавидел все это. Ненавидел все, что меня увлекало. На этом закончим разговор.

— Почему?

— Тебе будет неинтересно. Да и мне опостылело видеть скуку на лице собеседника, когда я начинаю говорить о том, что меня волнует. Я не смогу больше выносить ненависть к собственной персоне. И не хочу.

— Я не ребенок, Бриггс, и не стану смеяться над человеком, который говорит непонятные для меня вещи. У меня… никогда не было друзей, ни в детстве, ни позже. Может, мы могли бы стать друзьями?

— Нет, Беатрис. Если бы ты не была изолирована от всех с самого детства, ты относилась бы к Уильяму так же, как остальные дети. Такова уж природа человека. Мы такие, с этим ничего не поделать.

— Как это отвратительно и ужасно.

— Человеческое общество отвратительно и ужасно. С этим не поспоришь.

— И все же, Бриггс, я уже не ребенок. Я многое в состоянии понять, если ты со мной поделишься…

— Я не желаю говорить о себе.

— Это важно для меня. Мне необходимо знать. Ты мне не безразличен, потому меня волнует то же, что тебя. Я смогу понять, прошу, дай мне шанс.

— Если жизнь чему-то меня и научила, так это пониманию одной истины: если отдаешь людям частичку себя, то вскоре найдутся те, кто захочет забрать остальное. Мой отец…

— Я не твой отец, Бриггс.

— Поверь, я бы вас не перепутал.

— Расскажи, почему это занятие так тебя заинтересовало?

— Беатрис, я не желаю теребить старую рану, и ее не исцелить, поверь. Я изменился и научился так жить. Но в свободное время я хочу заниматься тем, что мне нравится.

— Прекрасно, но я ведь только хочу узнать тебя лучше. Если ты готов отвергнуть…

— Хорошо, — перебил ее Бриггс. — Говоришь, хочешь узнать меня лучше?

Он поднялся и подошел к ней так решительно, что она невольно отшатнулась. От него исходили флюиды такой силы, что несложно было предположить, какие сильные чувства он испытывает в данный момент. Беатрис больно задело его нежелание говорить с ней откровенно.

Бриггс взял ее руку и прижал ладонь к своей груди.

— Тебе жаль меня? — спросил он.

— Я не понимаю… — пробормотала она.

— Жаль моего сына?

— Это… это не жалость. Я беспокоюсь об Уильяме. Он такой замечательный мальчик, не такой, как все, он особенный, уникальный. Не важно, причина в его увлечении архитектурой или болезни. Надо смотреть не на то, что снаружи, а на то, что внутри. Иногда одиночество мучает тебя так сильно, что с трудом выдерживаешь. Нет, я не испытываю жалости ни к тебе, ни к Уильяму.

— Ты бы стала, будь тебе известна правда.

— Так расскажи.

— Мой отец всегда хотел сына. Когда родился мальчик, он счел себя и жизнь состоявшейся. А потом появился еще один сын — запасной вариант, так сказать. Но проблема в том, что его драгоценный сын, наследник и надежда, умер. Пришлось довольствоваться… запасным вариантом.

— О, Бриггс, я понятия не имела, что…

— Мой брат умер в десять лет. Мне было два года, я совсем его не помню. Но и тогда отец смог разглядеть во мне слабость в том, где брат преуспевал. Он использовал любую возможность сообщить об этом во всеуслышание. Брат говорил предложениями, когда ему был год, я же был не способен и к четырем годам. Я замыкался в себе все больше. Часто мучился, обдумывая события и проблемы, мне непонятные, многое я даже не был в состоянии выразить. Мне было трудно справиться с мелочами, например шнурками. Вскоре я увлекся растениями. Я хотел изучать их, узнать, как и где они росли. И я стал читать. Много времени проводил в оранжерее дома. Отец же пытался заинтересовать меня совсем другими вещами. Убеждал учиться в школе, а не быть… Он издевался надо мной жестоко из-за того, что я могу поддержать разговор только о своих орхидеях.

— Но ты…

— Да, сейчас я легко веду беседу. Я этому научился сам, но длительный период жизни в изоляции, особенности моего характера, вероятно, сделали процесс долгим и болезненным. Если бы не твой брат, я никогда бы не прижился в школе. Впрочем, это не важно.

— Важно, ведь ты еще помнишь пережитую боль.

— Умение всецело погружаться в процесс иногда помогало мне в жизни. В школе, в управлении герцогством. Также с женщинами, — добавил он, что окрасило румянцем щеки Беатрис. Ей неприятно было слышать, как он говорит о других женщинах.

— Для отца я был и остался запасным вариантом, неудавшимся сыном, которого он не любил и не ценил. Но все же был один способ заслужить внимание отца. Он наказывал меня, когда у меня не получалось поддержать разговор на ту тему, которую он считал важной.

Беатрис не могла не вспомнить о том, как он наказывал ее.

— В детстве человеку трудно собой управлять.

— А ты любишь, когда все подчиняется тебе.

— Да. И еще люблю экзотические цветы. С ними непросто, надо уметь за ними ухаживать. Надо много знать, учитывать множество факторов. В принципе, это похоже на то, как я обращаюсь с женщинами. Наблюдая за дыханием, за выражением глаз, я нахожу ту дозу боли, которая позволит испытать наслаждение.

Он сделал шаг вперед. Беатрис невольно отступила и уперлась ягодицами в консоль для растений, к счастью, на ней ничего не было.

— Ты похожа на орхидею, — продолжал Бриггс. — И ты на моем попечении. Если я буду что-то делать неправильно, ты станешь чахнуть и увядать, а вина будет на мне.

Она начинала понимать. Бриггс взял на себя ответственность за все вокруг, он хотел контролировать все, происходящее в его мире. Таков был результат отсутствия этого чувства в детстве и отчаянного к нему стремления. Она все поняла…

Чувства уверенности, защищенности. Ей самой было нужно лишь это. Она считала, что может положиться на того, кто, по ее мнению, был сильнее. Однако и ее отец всегда действовал исходя лишь из собственных интересов. Мама, которая всегда была рассеяна и подавлена. Доктора… Она готова была довериться им, признать, что