-- Мне-то какая разница? – в его речи слышалась какая-то легкая неправильность.

Я подхватил тюк с циновками, который был не такой уж и легкий. Старик засуетился и закричал:

-- Отдай! Отдай! Это мое! – он даже попытался толкнуть меня в грудь.

Чувствовал я себя дурак дураком и беспомощно глянул на Мари.

-- Почтенный, мы просто хотим помочь. Оскар донесет ваш груз к вам домой. Но если вы возражаете – мы сейчас же отдадим его вам и пойдем своей дорогой.

Ее спокойный голос как-то утихомирил гнев деда. Заскорузлой рукой он вытер бегущие из глаз слезы и весьма ощутимо заколебался. Потом, с подозрением глядя на меня, буркнул:

-- Вперед иди! – и, видя, что я не слишком понял, раздраженно добавил. – Вперед, вперед, передо мной иди!

Пыльная тропинка забиралась чуть выше в гору, потом вильнула в какую-то ложбину и слегка спустилась вниз. Здесь тоже жили люди, но даже наши с Мари достаточно убогие дома выглядели истинными дворцами по сравнению с местными хижинами.

Собраны жилища были, что называется из говна и палок. Выцветшие разноразмерные доски, насквозь проржавевшие куски листового железа, обломки кирпичей, растрескавшаяся глина стен. На крышах – битая черепица, солома, невнятные ветки.

Таких хижин было десятка полтора. Во дворе возле одной из них неловко копошилась молодая женщина с одной рукой – второй просто не было выше локтя. У другой хижины сидела старуха и вычесывала металлической щеткой какое-то волокно, напоминающее паклю.

Старик проковылял к одной из этих хижин и требовательно сказал:

-- Отдай!

Я скинул циновки, ощущая странную неловкость оттого, что я молод и здоров.

Нас явно не собирались приглашать в дом или как-то благодарить. И женщина, и старуха бросили свои дела и молча смотрели на нас – было полное ощущение, что мы мешаем им заниматься повседневными делами. Старик, неловко раскачиваясь, с трудом заволакивал свои циновки под крышу, и мы просто ушли.

По дороге оба молчали – обсуждать тут было нечего. Нельзя сказать, что до этого момента я никогда не сталкивался с нищетой. Сталкивался, разумеется. Но все же общее впечатление было очень гнетущим. И мы оба постарались поскорее выкинуть эту встречу из головы.

На следующий день мы вновь встретили старого Болвана – он дожидался нас. Похоже, тот участок дороги у развилки был для него самым тяжелым. Не из-за подъема вверх, а из-за нашедших себе бесплатное развлечение подростков.

Старик ничего не просил, даже не счел нужным поздороваться с нами. Он стоял возле несколько похудевшего свертка с циновками, поставленного на попа, и делал вид, что просто отдыхает.

И я, и Мари, мы оба видели, что стоит он там уже давно. И оба молчаливо согласились удлинить наш путь домой на эти жалкие десять-пятнадцать минут.

Мы поздоровались, так и не дождавшись ответа. Я вскинул циновки на плечо и пошел вперед. Старик молча ковылял сзади, но в этот раз, кроме циновок у него была с собой сумка, похоже, довольно тяжелая. Однако, при попытке Мари взять эту сумку, он грубо буркнул:

-- Не лезь!

Не стал он любезнее и на третий день.

Жители этой ложбины, похоже, перестали нас бояться или стесняться. Часть из них были профессиональные нищие. Особенно меня поразил покрытый какими-то чудовищными струпьями молодой мужик. Он шел по тропе сразу за нами.

-- Ну, нифига себе! – Мари говорила на русском, но у обитателей чужой язык не вызвал никакого интереса. – Оскар, ты не боишься, что мы какую-нибудь заразу кожную подцепим?

Ответить я не успел. Этот парень, не обращая внимания на нас и остальных людей, начал царапать себе лицо, осыпая собственные лохмотья крошевом. Под струпьями обнаружилась вполне обыкновенная кожа.

-- Лойка, воды принеси – рыло чешется. – рявкнул он.

Из хижины выглянула, точнее – почти выползла сравнительно молодая и изрядно пьяная женщина. Мужик взбеленился.

-- Ты, тварь, неужли все без меня выпила?!

Тяжелая оплеуха повалила ее на землю, где она начала неловко ворочаться, пытаясь встать. Впрочем, добивать ее мужик не стал. Грязно выругавшись, он продолжил соскребать с себя струпья.

Лицо Мари брезгливо сморщилось, а я заметил, с каким интересом наблюдает за ней старик.

-- Что, не нравится?!

Это был первый раз, когда он заговорил почти нормально, хотя в его вопросе скрывалась изрядная доля ехидства. Мари отвернулась от безобразной сцены и очень спокойно ответила:

-- Да, почтенный, не нравится.

-- А чем же тебе такая жизнь плоха?! Он сегодня поработал, дня на три, а то и на четыре себе выпивку обеспечил.

-- Может быть потому плоха, -- ответила Мари, – что выпивка не является целью моей жизни.

Старик неприятно захихикал и, обращаясь ко мне, сказал:

-- Ишь ты! Смотри-ка, цель у нее в жизни есть!

Надо сказать, что особого интереса у меня эти жители дна не вызывали. Так, легкое и мимолетное чувство жалости, не более. Я равнодушно пожал плечами и не стал отвечать, а обратился к Мари:

-- Пошли домой, я устал.

-- Эй ты! Как там тебя? Оскар вроде?

Мы уже уходили, но на голос я повернулся – старик торопливо ковылял за нами.

-- Оскар, – подтвердил я.

-- Ты, это… -- он как-то неловко попыхтел, а потом сказал: -- Благодарствую за помощь, Оскар.

В общем, это было довольно неожиданно. Я только кивнул головой и машинально ответил:

-- Да в общем не за что.

Продолжать беседу он не стал, развернулся и пошел к своей хижине.

По дороге домой Мари задумчиво спросила:

-- А ты заметил, как странно он говорит?

-- Заметил. Возможно, он приезжий.

Утром следующего дня мы продали дом Мари. В море не ходили, зато с утра успели попасть в храм и договориться насчет местного «венчания». Деньги я прикопал возле забора – мы решили, что так будет безопаснее.

За это время мы оба, и я, и Мари, вполне удачно мимикрировали под местных. Даже эту самую решетку молчания использовали уже совершенно машинально. Однако, ни она, ни я не представляли, как проходит местный свадебный обряд. Поэтому вечером Мари плотно вцепилась в Оллу.

Глава 30

Глава 30

МАРИ

Самая большая неприятность в предстоящей свадьбе поджидала нас после обряда. Сам по себе обряд ничего особого из себя не представлял. За приличную мзду жрец попел вокруг нас, побрызгал какой-то жижей с запахом дешевого одеколона,