Мастер Бенедикт поджигал здесь порох?

На другом конце стола стоял небольшой цилиндрический предмет высотой три фута и диаметром фут. Он был обёрнут тонким, пропитанным маслом пергаментом. В верхней части торчал двухфутовый кусок фитиля. Вся эта конструкция напоминала какую-то странную смазанную маслом свечу. Рядом с ней на полу я увидел ведро с опилками.

В День королевского дуба мы с Томом вернулись домой после того, как лорд Эшкомб нашёл тело Хью. Тогда я воспользовался опилками, чтобы убрать с пола кабанью кровь. А мастера Бенедикта это неимоверно восхитило.

И вот теперь в этой мастерской тоже есть опилки.

Пергамент, оборачивающий цилиндр, сверху был скреплён. Я распечатал его. Труба оказалась заполнена опилками – влажными и липкими, пропитанными той же жидкостью, что и в стакане.

Я просмотрел бумаги на столе. И там нашёл лист, исписанный уверенной рукой мастера Бенедикта. Записи были перечёрканы и многократно исправлены, но, когда я сложил вместе оставшиеся в неприкосновенности слова, перед глазами возник рецепт.

Итак, он сделал это. Мастер Бенедикт нашёл первоматерию.

Я посмотрел на Тома. Тот всё ещё держал в руке стакан. У меня бешено заколотилось сердце.

Том попятился.

– Что с тобой?

– Это он. – Я указал на стакан. – Огонь Архангела.

– И как… как он работает? Его надо пить?

– Точно не знаю.

Я уже попробовал эту смесь, и язык до сих пор жгло. А теперь вдобавок заболела голова и стук сердца отдавался в висках. Я что-то сделал с собой? Это происходит из-за огня Архангела?..

Я разжал пальцы и вытянул руку, имитируя жест Михаила, который видел на картинке Исаака. Но никаких лучей света не было и в помине.

– Может, тебе лучше поставить это на место? – сказал я Тому.

Том был рад избавиться от стакана, но на его лице я тоже видел разочарование. Не каждый день выпадает шанс подержать в руках Божью силу.

Я снова полистал бумаги. В основном это были черновые записи экспериментов мастера Бенедикта. Я нашёл отдельный рецепт изготовления «сиропа из оливкового масла и глёта». Хью сделал на листе пометку, предполагая, что сироп можно использовать для лекарственных конфет.

Перевернув бумаги, я заметил кое-что ещё. На обороте одного из листов тоже были записи, сделанные рукой учителя. Одно знакомое слово привлекло моё внимание к последней заметке внизу страницы.

Я недоумённо нахмурился. Мастер Бенедикт уверяет, что огонь Архангела надо смешать с опилками, чтобы можно было безопасно с ним обращаться. Но в оригинальном рецепте никакие опилки не упоминаются. И в стакане с жидкостью их тоже не было. Озадаченный, я перевёл взгляд на заметку выше – и прочитал предупреждение, написанное дрожащей рукой учителя:

Я задрожал, сжимая в пальцах бумагу. На ней тоже виднелись коричневатые пятна – та же засохшая кровь, которая залила пол возле комнаты со столом и стаканом. А сейчас в комнате стоял Том.

Испытательная камера. Вот что это такое!

В висках снова застучало. Головная боль усилилась. Я посмотрел на выбоины в стенах, на обуглившуюся дверь, на ведро и следы крови… и отскочил от стола. Стул опрокинулся, с грохотом рухнув на пол.

– Том! – Мой голос дрожал. Я ринулся в испытательную камеру. – Том!

Он уже вернул стакан на покрытый вмятинами железный стол, но по-прежнему стоял рядом, рассматривая его. Услышав мой голос, Том от неожиданности подскочил и пнул ножку стола.

– Что случилось?

Стакан сдвинулся, оказавшись на краю одной из вмятин. Миг он раскачивался в неустойчивом равновесии, а потом упал и покатился к краю.

Я думал о крови на полу. Про обожжённое плечо учителя. О Хью, закопанном в саду, но похороненном по-христиански. О его обугленном, почерневшем, разорванном на части теле…

Схватив Тома за ворот, я дёрнул изо всех сил. Мы вместе упали, вылетев за дверь испытательной камеры, и растянулись на полу.

Стакан свалился со стола.

Я попытался захлопнуть дверь.

А потом пришла сила Бога.

Я прижимался лицом к камню. Было холодно.

Похоже, я лежал на полу…

Я попытался вспомнить, как это вышло.

Бумаги… Я читал их. И узнал что-то плохое.

Моя правая рука оказалась под телом. Она совсем занемела, и создавалось ощущение, что лежу я не на руке, а на какой-то дубинке. Сдвинувшись, я вытащил её, и руку начало покалывать.

Я сел – и тут же закашлялся, вдохнув едкий дым. В голову словно забрался гном, колотящий молотом по своей наковальне. Я прижал руку к виску и ощутил под пальцами тёплую влагу; ладонь окрасилась алым.

Рядом со мной лежал ещё один мальчишка. Он свернулся в клубок, хныча, как ребёнок.

Постойте… Том! Это же Том. Я дернул его на себя прямо перед взрывом.

В углу пылал огонь. Фонарь упал и, разбившись, поджёг масло.

Я вскочил на ноги – и тут же рухнул на колени.

«Попробуй ещё раз», – сказал я себе. И со второй попытки наконец-то поднялся.

Я потянулся к ручке двери, ведущей в испытательную камеру, но ручки не было. На самом деле и двери-то не было на месте. Она лежала на полу рядом с Томом. Лишь жалкий её обломок ещё болтался на верхней петле.

У меня звенело в ушах.

Надо потушить огонь… В углу стояло ведро с песком. Теперь, когда я встал на ноги, пламя показалось не таким уж высоким. Я высыпал песок на горящее масло, и огонь исчез, но дым по-прежнему наполнял комнату.

– Том, – окликнул я. Он перестал хныкать. – Ты цел?

Том перевернулся на спину и дрогнувшим голосом ответил: