– Кстати, я не против, – негромко сказал я. – Я понимаю, Бен – выгодная партия. Он не подарок, а в последнее время и вообще не в себе, но на месте девушки с Плама-Бохар я не упустил бы свой шанс в любом случае. – Я заставил себя посмотреть на нее. Со мной покончено, а она жива. Нужно смириться и пожелать ей счастья. – Хорошо следи за ним, Молли. Мне кажется, Бен – по природе своей подкаблучник. Просто нужен кто-то с крепкими каблуками, понимаешь? – Молли сдавленно засмеялась и хлюпнула носом. – И ежовыми рукавицами.

Она перестала улыбаться и серьезно придвинулась ближе – наверное, чтобы лучше меня слышать.

– Расскажите мне все. О Киране. Только с самого начала, всю правду и по порядку.

– Можно я тоже послушаю? – спросил Фаррелл, и во мне сразу всколыхнулось что-то от того графа Гленгалла, каким я когда-то был: возница не может слушать разговоры пассажиров, он не человек, а инструмент, вроде повозки или лошади.

Но настоящий я больше не мог согласиться с Каллаханом. Жизнь – это не только функциональность. Раньше я думал, что все просто: на свете есть богатые и бедные, живые и мертвые, знатные и безродные – миры, которые не соприкасаются, – но все оказалось гораздо сложнее.

– Конечно, Фаррелл, – сказал я и развернулся на сиденье так, чтобы ему было лучше слышно.

Закат был великолепным – небо сначала налилось алым, затем побледнело, и город накрыли сумерки.

– Все девушки куда-то шли без спутника, так? – спросила Молли, когда я закончил свой рассказ.

Мы уже давно въехали в город: покрытые патиной времени здания, тепло освещенные окна пабов, силуэт замка на холме.

Вот здорово было бы прогуляться здесь хоть разок, но так, чтобы не думать об убийствах, восставших и Каллахане. Побродить вместе по улицам, осмотреть замок – я еще нигде не бывал туристом, а это, говорят, сейчас модно в Европе.

– Мистер, вы меня слышите?

Я очнулся и сосредоточился.

– А? Да, да. Все были без спутников.

– Но это ведь странно, разве нет? Женщины не ходят на праздники в одиночестве.

Об этом я и не подумал. Как же хорошо иметь соратника другого пола!

– Блондинка из Ливерпуля как будто ждала кого-то, – пробормотал я, осознав, что видел в ее воспоминаниях. – Может, убийца назначает им встречу? Но как ему удается с ними договориться? Тем более они все из разных сословий: прачка, знатная дама, дочь торговца!

Я задумался, снова вспомнив ливерпульскую красавицу. Она совершенно не походила на женщину, которая рискнет репутацией, чтобы встречаться неизвестно где неизвестно с кем. Как же жаль, что я ее не послушал в Ливерпуле! Я ни разу не видел восставшего таким целеустремленным, какой была она в тот день, – если бы я мог отмотать время назад и выяснить, что она хотела сообщить мне! Но это в прошлом, момент я упустил.

– Зато теперь мы знаем, кого нам искать. Одинокую юную блондинку, – вздохнул я.

Как же это приятно: больше никаких секретов, Молли знает все то же самое, что и я. Редкое, приятное чувство. Правда, оно тут же улетучилось, когда я понял, как сложна наша задача: толпу людей, собравшихся ради зрелища, мы увидели задолго до приближения к фабрике. Улицы были запружены, даже на проезжей части колыхалось людское море.

– Дальше не проехать, – сказал Фаррелл. – Что делать будем?

– Сойдем здесь. Фаррелл, жди тут, ладно? Молли, идем.

Она с готовностью выпрыгнула из экипажа. Я постарался не думать о том, что искать кого-то в такой толпе все равно что разыскивать иголку в целой куче стогов сена. Одно было хорошо: Молли за обворожительную блондинку точно не примешь. Темно-коричневое деревенское платье, скромная шляпка с коричневой лентой и какая-то верхняя крестьянская одежка, напоминающая длинный теплый сюртук или пальто. Люди вокруг тоже были одеты довольно тепло – несмотря на апрель, день был, похоже, прохладный. Я давно забыл, каково это: одеваться по погоде.

– Бен тебя что, не пригласил на свой триумф? – сообразил я. – Ты же, ну… Его невеста.

Произносить это слово было очень неловко. Молли ответила мрачным взглядом.

– Он мне ничего не рассказывает. Я узнала о том, что он мутит воду, только от вас, хотя догадывалась вообще-то и сама. А это что, все из-за него собрались?

Мы начали пробираться к фабрике. Это было не так-то просто, пришлось изрядно потолкаться. Мне это претило, но я послушно двигался вслед за Молли, снова думая о том, как мне повезло с компаньоном. Молли работала локтями так, что я живо представил, как она проводила дни на площади, где ирландцы ждали объявлений о новых рабочих местах. Глупо было сочувствовать ее бедам после кошмаров, которые я видел в воспоминаниях восставших, и все равно меня кольнул отголосок какой-то смутной боли. Она билась за свое будущее как львица, так что лучше бы Бену все не испортить. Он обязан стать ей хорошим мужем, иначе это будет слишком несправедливо.

Я едва узнал фабрику, когда мы наконец к ней пробились. На этом пустыре обычно вообще никого не было, но, похоже, дублинцы от избытка развлечений не страдают, поэтому собрались здесь всем городом.

Явились мы вовремя: едва добрались до ограды, как на крыше фабрики зажегся фонарь. Тот самый, яркий, который я видел у Бена в лаборатории. В толпе ахнули – такого света никто никогда не видел. Когда глаза к нему привыкли, я понял: фонарь освещает Каллахана, стоящего на крыше. Ха! Уверен, идея выступать оттуда пришла ему в голову после истории с моим великим побегом.

Каллахан одернул края синего сюртука, оглядывая толпу. Если он все же убийца, как это доказать? Как вообще должны выглядеть убийцы? Есть ли что-то, что может отличить их от прочих? Судя по нашим с Молли приключениям в Лондоне, вряд ли.

Бен тоже был на крыше, но скромно держался в стороне. Лицо у него было счастливое, костюм приличный, даже волосы причесаны. Лучи городской славы Каллахана падали и на него, и он купался в них с искренним, детским наслаждением. Я почувствовал гордость и грусть. Он словно занял мое место: хорошо одетый, молодой, привлекательный, с любимым делом – похоже, настоящий граф Гленгалл теперь все-таки он. Тот самый граф Гленгалл, который чего-то добьется, и на его могильной плите однажды напишут, каким важным человеком он был. Это у него будет прекрасная эпитафия и скорбящие провожатые, сотни цветов на могиле и много поколений, которые станут добром вспоминать его электрические открытия.

Потом я вспомнил, что он не только увлекается электрическими фонарями, как добропорядочный ученый, но и пытается нарушить покой усопших, чтобы сделать из них еще больше работников для фабрики, и все эти умиленные мысли разом вылетели у меня из головы.