Я не смотрел, куда бегу, просто верил, что направление верное. Скользнул под рукой какого-то старика, и спина девушки оказалась прямо передо мной. Я резко обернулся, скорее ощутил, чем увидел чье-то приближение, но не успел никого разглядеть, потому что мне в живот вошел нож. Я удивленно замер. Мотнул головой. Увидел перед лицом рукав шерстяного сюртука и тупо подумал о двух вещах:

Это не сюртук Каллахана – пару минут назад я видел его на крыше в синем, а этот – серый, и вряд ли Каллахан, словно цирковой артист, умеет мгновенно переодеваться.

Этот человек понял, что я выслеживал именно его. У него и ножа-то в руках еще не было, когда я к нему бросился как лев, – а значит, я пришел сюда именно за ним, заранее зная, что он собирается сделать, оттого он и принял меры.

Я, кажется, умираю.

Пару секунд я потерял на размышления о том, как это неправильно: из меня торчит рукоятка ножа, лезвие раздирает что-то внутри, а я ничего не чувствую. Ни боли, ни неудобства. Возможно, так ощущает себя соломенное чучело, когда в него вонзается стрела на тренировке по стрельбе из лука: никак. А когда я наконец пришел в себя и огляделся, мужчины рядом уже не было.

Девушка почувствовала нашу возню и обернулась. В такой толпе она не могла разглядеть, что из меня торчит нож, и, наверное, подумала, что я какой-то уличный приставала, который пялится на нее.

– Вам бы… домой, – пробормотал я, завороженно разглядывая ее лицо.

Какая чудесная красавица. Я мог бы в нее влюбиться. Будь я Байроном, точно влюбился бы. Посвящал бы ей стихи. И, возможно, прозу.

Девушка взглянула на меня с неприязнью – вид у меня был очень уж странный, да и ослепительный свет подчеркнул все изъяны моей внешности. Потом она опустила глаза, увидела рукоятку ножа и пронзительно закричала.

Ну, зато теперь не пришлось уговаривать ее идти домой – она бросилась прочь так стремительно, что чуть шляпку не потеряла. У меня подогнулись колени. Забавно: меня вроде бы невозможно убить, но как же хочется прилечь.

Потусторонний свет ослепительно вспыхнул, потом резко выключился. Наверное, Каллахан принял крики красавицы за окончательное неодобрение своих устройств и решил, что демонстрацию пора прекращать. Я усмехнулся и с некоторым удивлением ощутил, как мой затылок встретился с брусчаткой. После яркого света мне показалось, что мир вокруг погрузился в кромешную тьму, затем рядом раздался еще один крик, и мощные руки оторвали меня от земли. Я приоткрыл глаза.

– Джон! Не смей! – голосила Молли, безуспешно пытаясь привести меня в сидячее положение.

Кто-то наступил мне на руку. Толпа очнулась от светового наваждения и пришла в движение. Мне стало интересно: они пытаются разбежаться или, наоборот, изучить источник удивительного света поближе? Я с трудом приподнял голову. Не поймешь, тем более что Молли загораживала обзор, прижимая меня к себе, как ребенок – любимую игрушку, которой оторвали лапу.

– Надо обговорить наши методы, – прохрипел я, чтобы не сгореть от неловкости при виде ее искреннего горя. – Если продолжим искать убийцу, будем заранее решать, где встретимся.

Я пошарил по своему животу и сжал зубы, сосредотачиваясь. Ладно, всего одна секунда, главное – решительность. Я взялся за нож и резко вытащил его из себя. Шшш, как же противно. Вот в такие моменты приятно ничего не чувствовать. Молли от такого зрелища, кажется, едва не лишилась чувств.

– Улика, – с удовольствием произнес я, держа нож за рукоятку.

Довольно глупо было со стороны убийцы оставить нам такую вещь. Впрочем, он и тут, похоже, обвел нас вокруг пальца. Нож выглядел настолько ординарным, что я сразу понял: таких окажутся сотни по всему Соединенному Королевству. Одно хорошо: вряд ли убийца носит с собой запасной, а значит, не убьет сегодня кого-то еще. Вывести его из равновесия все-таки возможно, – после убийства Кирана он надолго затаился.

Я бережно убрал нож в карман. Молли смотрела на меня, не вытирая слез. Потом с трудом перевела взгляд на мою рану, которая затягивалась прямо на глазах, оставив мне только дыру в рубашке.

Ох. Было столько новостей, и я забыл рассказать Молли, что меня и других восставших нельзя убить. Похоже, танамор вернул нас не для того, чтобы от нас можно было легко избавиться. Если все это устроил старик Мерлин, надеюсь, он знатно повеселился.

Мне хотелось все объяснить, но на меня так часто наступали разбегающиеся зрители, что для начала пришлось встать. Держась за Молли, я поднялся на ноги. Голова кружилась, а в остальном – как новенький. Толпа поредела, но некоторые все же остались посмотреть, что будет дальше. Горизонт очистился, и я смог спокойно поглядеть сквозь решетку фабрики.

Итак, лампы выключил не Каллахан – они перегорели сами. Похоже, система еще далека от совершенства. По всему двору фабрики блестели осколки и детали – вот что за вспышку я видел. Фонари разорвались. Бен жаловался, что напряжения недостаточно, а тут его, похоже, стало слишком много.

Фабрика выглядела теперь настолько темной и мертвой, что я забеспокоился о своих собратьях по несчастью: все ли в порядке с ними там, внутри, за стенами без окон? Я нахмурился и потянулся к ним своим сознанием. Молли поддерживала меня под руку – похоже, боялась, как бы опять не рухнул. Я видел ее ладонь на своем локте и не спешил говорить, что со мной уже все хорошо и можно не держать.

Я потянулся к восставшим всей душой, и в этот раз у меня не было для них никаких инструкций, никаких указаний, – просто хотелось знать, что у них все нормально, не слышать эту ужасную тишину. И неожиданно я добился ответа: дверь фабрики открылась, и во двор повалили восставшие. Знакомые мне фигуры в серых костюмах-тройках пытались их удержать, но те шли и шли. На фоне мрачного здания фабрики выглядело впечатляюще, хоть картину пиши. Среди зрителей раздались сдавленные стоны. За последний месяц о восставших успели счастливо позабыть, но они сами о себе напомнили.

Толпа, которая вытекла во двор фабрики, была огромной. В сумерках фигуры с пустыми глазами казались особенно мрачными. Что же мне делать с вами… Я зажмурился, умоляя их остановиться и не лезть ближе к решетке, зрители и так напуганы. Поздно: у кого-то сдали нервы.

Раздался выстрел в сторону восставших, однако никто из них даже не пошатнулся. От громкого хлопка заплакал ребенок. Я нашел взглядом стрелявшего: пьяный мужчина с военным пистолетом времен англо-ирландской войны. Он подрагивающими руками перезарядил его, прицелился и выстрелил снова. На этот раз все видели: он попал в грудь одному из восставших. Тот пошатнулся, но не упал. Мужчина попытался зарядить пистолет снова, но руки затряслись сильнее, он выронил оружие и бросился наутек, бешено оглядываясь.

Повсюду с криками разбегались зрители – те, кто еще не убежал от светового трюка. Улица быстро пустела, лишь самые смелые зеваки по-прежнему ждали, не будет ли еще чего-нибудь интересного, опасливо выглядывая из-за ближайших домов.

Со стороны фабрики сквозь ряды восставших пробился Бен. Сказать, что он злился, было бы преуменьшением, – он мелко трясся от ярости, губы побелели, костяшки сжатых в кулаки рук тоже. Наверное, он еще с крыши увидел среди немногих оставшихся на площади знакомые лица.