– Господа и дамы, прошу тишины! – воззвал Каллахан.

От толпы его отделял унылый, вытоптанный двор фабрики. Зрители стояли, прижавшись к решетке снаружи, и первые ряды зашикали на остальных, призывая их молчать. Когда стало тише, Каллахан продолжил:

– Сегодня исторический день для нашей великой страны. Мои родители погибли, сражаясь с британскими захватчиками, и сегодня я отомщу англичанам так, что они этого никогда не забудут. Я рано понял, сограждане: миром правят деньги, а наука может создавать капиталы, какие и не снились золотоискателям прошлого. – Он обвел толпу торжествующим взглядом. Я еще ни разу не видел его таким довольным. – Использовать восставших мертвецов придумали вовсе не англичане, а ваш покорный слуга. Полуживые работники своим трудом помогли мне осуществить давнюю мечту, плоды которой вы сегодня увидите. Да здравствует Ирландия! Эрин го бра!

Последнюю фразу повторила хором вся толпа, включая Молли, – видимо, это значило что-то важное на их местном языке.

– Битва будущего развернется не на полях сражений, а в лабораториях и банках, – вдохновенно продолжал Каллахан. – И однажды британцы придут умолять о крошках с нашего стола.

Он говорил об этом с такой страстью, что я подумал: нет, убийца все-таки не он. Это, конечно, не отменяло моего желания врезать ему за то, что подбил моего брата взяться за старое, и все же Каллахан – одного поля ягодка как раз с Беном. Они могли бы, – придется с болью признать, – убить кого-нибудь, если бы от этого зависело будущее их предприятия, но заманивать девушек, преследовать их и бить ножом в толпе – как-то это… Нет, Каллахана будоражат не красавицы-блондинки, а тысячи фунтов на счете и жажда быть первым, иметь все, на что сиротка из Галлоуэя и рассчитывать не мог.

Я так заслушался, что едва не забыл, для чего мы сюда пришли. Встряхнулся и без большой надежды оглядел толпу: если нападение произойдет, оно наверняка будет здесь, но где именно? Кто жертва, кто убийца, как здесь вообще можно кого-то найти?

До истории с танамором весь мой жизненный опыт сводился к тому, как одеваться лучше, чем позволяют средства, получать на уроках достойные оценки без лишних усилий, а также понимать людей по деталям их костюма. И все эти полезные навыки мне сейчас никак не пригодятся – к такому в пансионе меня не готовили.

– Глядите, господа. Сейчас свершится чудо, – благоговейно произнес Каллахан и отошел от края крыши, показывая, что речь окончена.

Он так верил в свое дело, что я на секунду невольно проникся к нему симпатией, и сам на себя за это рассердился.

– Надо разделиться, – пробормотала Молли, которая постоянно разглядывала толпу и, кажется, была сосредоточена на нашей главной цели больше, чем я. – Вы дуйте за этим Каллаханом, вдруг это все же он, а я поищу кого-нибудь еще. Вон он, в какой-то люк с крыши спускается, не потеряйте его из виду. Рожа мне его не нравится!

Она собиралась уже скрыться в толпе, но я схватил ее за руку.

– Я не отпущу тебя одну, когда вокруг бродит убийца!

Молли посмотрела на меня скептически. Это выражение лица поразительно напомнило мне Кирана.

– Вы о чем? Я похожа на блондинку с миленьким личиком? Ха!

И прежде чем я нашел что возразить, она ловко скрылась в толпе.

– Мы не договорились, как найдем друг друга после! – отчаянно крикнул я ей вслед, но она меня, похоже, не услышала.

Каллахан между тем с крыши действительно исчез. Я двинулся в сторону ворот, – это был единственный, насколько я знал, выход с территории фабрики, и, чтобы с кем-нибудь расправиться, Каллахан должен будет через них пройти, – и тут произошло обещанное чудо.

Я никогда не видел такого яркого света – на секунду мне показалось, что я то ли ослеп, то ли оказался в загробном мире, который описывают полным потустороннего сияния. Судя по крикам вокруг, остальные подумали о том же. Когда я смог наконец разлепить глаза, то увидел, что все вокруг загораживают лица рукавами и ладонями, а некоторые зрители даже упали на землю. О, вот теперь все ясно: ужасный свет исходит от десятка фонарей, расставленных на крыше. Провода от них тянулись в знакомый мне люк в потолке машинного зала. Видимо, это были увеличенные подобия фонаря из лаборатории Бена. По его словам, такие несколько лет назад изобрел какой-то шотландец. Поклонником неизвестного мне шотландца оказался и Каллахан – видимо, эти фонари он и пытался привести в действие с помощью десятков станков, производящих электричество.

Но я был подготовлен к этому зрелищу общением с Беном, а люди в толпе, похоже, решили, что настал их последний час. Они вопили, падали на колени, рядом со мной женщина рыдала и просила у кого-то прощения, и тут мой взгляд натолкнулся на ту, ради кого я пришел сюда.

Я бы не заметил ее, если бы не фонари, – но в этом особенном свете все казалось кристально-четким, словно ты – добрый дух, который следит за живыми, и нет больше никаких загадок и неясности, только чистая, ярко освещенная правда.

Метрах в ста от меня свет отражался от прекрасных золотистых волос девушки. Она стояла боком, я почти не видел ее лица, только чудесные волосы. Застыв, как статуя, она смотрела на фонари. Я увидел ее завороженно приоткрытые губы и на секунду обо всем забыл, пораженный этой красотой. Молли никогда не смогла бы вызвать такую оторопь, такое желание писать стихи, слагать оды коралловым губам и золотистым кудрям, уложенным в низкий узел. Такую девушку рисовал бы да Винчи, ей посвящал бы стихи Китс, ее лепил бы Микеланджело. А я…

Будь мы на балу, я сразу попросил бы меня ей представить. Галантное приглашение, пара ни к чему не обязывающих вальсов, а дальше она подарила бы мне кадриль, самый важный и романтический танец из тех, что сейчас в моде, после чего я храбро напросился бы к ее матери на чай.

Но все это – просто мечты. Сейчас мы были не на балу, а на улице перед фабрикой Каллахана, и я был мертв, а она – в шаге от того, чтобы ко мне присоединиться.

Я понял это, когда, глянув чуть правее, заметил мужчину, который пробирался к ней сквозь толпу. Это почти не стоило ему усилий – люди были так потрясены нездешним светом, что даже не замечали, когда их кто-то толкал. Мужчина подбирался к одинокой девушке четкими, экономными движениями, словно свет его не слепил и не заботил. На нем была шляпа с низкой тульей и давно вышедшими из моды широкими полями, – но если ты не гонишься за модой, а хочешь, чтобы никто не увидел твоего лица… Я помчался в сторону красавицы, расталкивая людей, – но я был слишком хилым. Толпа представляет собой непреодолимое препятствие, когда ты слаб, как котенок, а рядом нет Молли, способной отпихнуть любого, кто стоит не там, где ей бы хотелось.

Свою ошибку я осознал мгновенно: перестал толкаться и вместо этого начал просачиваться в зазоры между людьми, аккуратно, как призрак. И если добрые духи существуют, то я хотел лишь одного: на минуту стать хранителем этой блондинки, потому что если мужчина успеет, ее смерть ляжет на мою совесть. Это будет еще хуже, чем умереть самому: знать, что ты был так близко, почти успел спасти чью-то жизнь – и опоздал всего на секунду.